Миграции

— Я не дала вам рекомендации на досрочное освобождение.

— Какого черта?

За вычетом историй в самом начале, веду я себя примерно, и она это знает. Тяга к саморазрушению, под влиянием которой я признала вину и оказалась в этом месте, отвращение к себе, из-за которого я пыталась покончить с собой, а потом пол года провела в кататоническом ступоре, давно в прошлом. Я хочу на волю.

— Я ведь не могу сказать, что вы содействуете собственной эмоциональной реабилитации, правда?

— Разумеется, можете.

— Как именно?

— Можете солгать.

Выждав, она хохочет. Зажигает нам обеим по сигарете (это запрещено). Одновременно с «более конкретным представлением о своем, я“» она культивирует во мне привычку к никотину. Каждый раз, поднося сигарету к губам, я ощущаю вкус Найла.

— Я не понимаю, — произношу я уже спокойнее. — Вы же говорили, что я делаю успехи.

— Это правда. Но вы по-прежнему отказываетесь говорить о случившемся. А первое, о чем меня спросит комиссия по досрочному освобождению, — способны ли вы к чистосердечному раскаянию.

Взгляд мой автоматически перелетает к окну, со слов мозг переключается на завитки разорванных облаков — я их там различаю. Оказаться на сгустке воздуха, плыть бездумно…

— Фрэнни.

Я заставляю себя снова взглянуть на Кейт.

— Сосредоточьтесь, — просит она. — Используйте свои ресурсы.

Я неохотно делаю медленный глубокий вдох, ощущаю стул под попой, пол под ногами, концентрирую взгляд на ее глазах, губах, сужаю мир до своих физических ощущений, до этой комнаты, до нее.

— Преднамеренная отстраненность — опасное состояние. Я хочу, чтобы вы не отвлекались.

Я киваю. Мне это известно — она это повторяет каждую неделю.

— Вы уже дали согласие на разговор с Пенни?

— Нет.

— Почему?

— Она и до этого меня терпеть не могла.

Почему?

— Потому что я неуравновешенная.

— Она сама так сказала?

— Не впрямую. Но она психиатр, так что знает.

— И какие чувства это у вас вызывает?

Я пожимаю плечами:

— Что она меня видит насквозь.

— Мне вы не кажетесь неуравновешенной, Фрэнни. Скорее наоборот.

— В смысле?

— Вы хоть раз в жизни передумывали? — спрашивает Кейт. — Я бы скорее сказала, волевая и упрямая, — бормочет она, а я фыркаю в ответ. — И почему вас это так волнует? Что о вас думает Пенни. То, что вам придется встретиться.

Я смотрю в окно…

— Пожалуйста, сосредоточьтесь.

И опять ей в лицо.

— Не думаете ли вы, что причина в том, что она, в частности, будет говорить вещи, которые так или иначе развеют ваше заблуждение?

— У меня нет заблуждения. Я вам говорила: я от него избавилась.

— После чего мы обсуждали, что оно может сформироваться снова, как способ преодоления пиковых моментов эмоционального потрясения.

Я закрываю глаза:

— Я в порядке. Мне просто нужно выйти отсюда. Сыта по горло.

— Вас приговорили к девяти годам.

— С правом досрочного освобождения через три года. Позвольте мне досидеть на условном. Я буду выполнять исправительные работы. С места не тронусь. Буду образцовой гражданкой. Эти стены меня просто душат.

— А упражнения вы выполняете?

— Они не помогают, не дают свободы.

— Подышите.

Зубы стиснуты, но я заставляю себя дышать. Если устроить при ней истерику, делу это не поможет.

Кейт выжидает, пока я, по ее мнению, буду готова продолжать. Но смотрит на меня как-то странно. За этим обычно следует что-то особенно неприятное.

— Вы с Найлом говорили? — спрашивает она.

— После нашего последнего разговора? Нет.

— Я имею в виду, говорили ли вы с ним с тех пор, как здесь оказались. Телефонные звонки? Письма? Он вам пишет, Фрэнни?

Я не отвечаю.

— Почему? — в упор спрашивает Кейт.

Она может мной гордиться, потому что, когда я на сей раз поднимаю глаза к небу, сосредоточенность моя столь велика, что я больше не слышу ее слов — я парю, став невесомой.

— Миссис Линч, — обращается ко мне судья на слушании по поводу досрочного освобождения, — в заключении психиатра сказано, что свою вину в предумышленном убийстве вы признали только потому, что находились в состоянии психологической травмы и вас еще тогда следовало направить на лечение. В моих глазах это значит, что тюремное заключение позволило вам все обдумать и вы сожалеете о собственной честности во время суда. Позвольте вам пояснить: мы не предлагаем повторного разбирательства женщинам, которые ни с того ни с сего передумали.

Я позволяю себе задержать на нем взгляд, хотя мне и советовали этого не делать. Видимо, взгляд мой всех чем-то нервирует.

— Я не просила о повторном разбирательстве, — произношу я отчетливо. — Мы здесь рассматриваем досрочное освобождение. Я просила об условном сроке.

Мара, сидящая со мной рядом, морщится.