Мия

– Но ее платье ты мне вернешь! – прошипела она мне на ухо.

Мы пили чай молча. Молчание было тягостным, все очень нервничали, но сидеть и перебирать воспоминания о том, какая она была, казалось мне сейчас самым противоестественным. Мама лежала на том же диванчике, но теперь на ней было голубое платье и воздушный белый шарф. От нее шел слабый сладковатый запах. Теперь я знала, как пахнет смерть. Тетя вдруг кашлянула, взяла с комода «Книгу северных песен» и начала читать ее вслух. Я не помню сейчас, о чем именно она читала, я почти не слушала, я смотрела на маму и пыталась почувствовать себя сиротой. Но у меня не получалось. Она будто бы никуда не уходила. Она была во мне.

Когда стемнело, мы вчетвером вынесли маму, снова закутанную в черное покрывало, из дома. Хорошо, что мы живем рядом с мостом через реку. Из-за близости Северных холмов наш район считается непрестижным, но сейчас нам это только на руку – мы без происшествий перенесли маму на ту сторону реки, в холмы.

– Нам нужно зайти подальше, – сказала тетя, – иначе свет костра будет виден из города.

– Все равно никто сюда не кинется, – ответил господин Люк. – Все боятся холмов.

Мама была легкой, почти невесомой. Мы несли ее вчетвером просто для удобства. Или чтобы быть причастными.

Скоро мы остановились, потому что господин Люк сказал:

– Давайте здесь.

И стал собирать хворост. Мы с Катриной тоже пошли в сторону редких кустов, чтобы набрать сухих веток. Катрине было страшно, я это видела. Но я не просила ее идти с нами, она сама захотела. Пока мы бродили, тетя распеленала маму, и голубое платье и белый шарф сияли в темноте.

– Я пропитала платье, волосы и кожу огневой смесью, – сказала она господину Люку. – Не нужно много дров, она… она загорится и так.

Тетя заплакала. У меня тоже намокли глаза, и Катрина обняла меня. Чиркнула спичка. Взвилось пламя. Мы стояли совсем рядом, освещенные ее огнем. Мне вдруг показалось, что в темноте я различаю силуэты людей, детей и взрослых, а еще – того старика в рубище, но мне было все равно. Даже если он подойдет и начнет задавать вопросы. Господин Люк вдруг сказал:

– Когда я был маленький, меня все дразнили, а мальчишки так и вовсе колотили каждый день. И только Эверин дружила со мной. Она была такой доброй! Конечно, подростком я влюбился в нее без памяти! И когда она сбежала из Рионелы с твоим отцом, Элоис, я бросился следом. Я шел за ними по пятам, сгорая от любви и… нет, не ревности, я прекрасно все понимал. Твой отец был такой красивый и умный, и Эверин смотрела на него такими влюбленными глазами, что солнце меркло. А кто был я? Верный паж… Но я волновался за них и поэтому шел следом. Так она, сама того не зная, вывела меня из Рионелы. Я дошел с ними до Алекты, да так и остался в этом городе мечты… Твоя мама сделала для меня так много, больше, чем может вместить одна жизнь.

Он замолчал, а меня пронзила мысль: у мамы тоже были карты! Она тоже была хранительницей, как Ола! Может, и мой отец тоже хранитель? Может, он все-таки жив? Мне надо было во что бы то ни стало узнать о судьбе Олы!

Вдруг завыли волки. Тетя ужасно испугалась, но костер уже догорал, оставив после себя горстку пепла. И тут к нам вышел человек. Мы все вздрогнули как один, но я уже узнала старика с пронзительно-голубыми глазами. Странное дело: похоже, и господин Люк узнал его! И тетя! Тетя даже качнулась навстречу, но остановила сама себя. Старик оглядел нас, задержал взгляд на мне и сказал:

– Оставьте это мне. Уходите.

И он начал сгребать пепел себе в ладони, не обжигаясь!

– Не трогайте! – прохрипела я. – Это моя мама!

– Я знаю, птичка. Уходите. Вы всё сделали. Остальное я сам.

Тетя обняла меня и повела прочь. Я попыталась было что-то сказать, вернуться, задать тысячу вопросов, но тетя сказала:

– Молчи! Ради всего святого – молчи!

И что-то такое было в ее голосе, что я не посмела спорить. Мы ушли.

Господин Люк уехал на следующий день после официальных похорон, похорон Катрининой куклы. Эти похороны прошли тихо и малолюдно. Пришла Катрина с родителями, несколько маминых школьных подруг, и каждая пыталась погладить меня по голове. Мне хотелось только, чтобы все поскорее закончилось.

В суде

Прошло еще два года. Мы с тетей жили, будто притихшие от громкой ругани дети. Вечерами я видела, что тетя читает ту книжку, что передал ей господин Люк. Мне стало интересно, и я сунула туда свой нос. Это были песни, древние песни какой-то страны, незнакомой мне, но будто бы родной по крови. Эти песни текли в моих жилах, я чувствовала вибрацию слов, звучание бубнов. Я плакала. Почему-то я не могла спросить у тети эту книгу даже на время, и я переписала ее тайком в блокнот. Блокнот я сделала сама. Я многое умела делать сама, к удивлению тети, я оказалась очень способной к рукоделию. Еще я научилась рисовать, как и обещала Ола. Эти четыре года я не уставала искать ее. В попытке узнать о ее судьбе я устроилась рисовальщицей в суд. И тот суд был моим первым рабочим днем.