Микаэл Налбандян

…На вопрос, кем составлено и почему у меня оказалось описание веществ, из коих в России, Англии, Франции приготовляется порох, отвечаю, что это одна из частей целой технической химии, которую переводил в Париже армянин Нуриджан, и его рукой написана. Он часто приносил ко мне и другие части этого сочинения.

Статья эта случайно осталась у меня от него, и второпях я забыл ему возвратить…»

Нечего и говорить, что руководимая князем Голицыным Сенатская следственная комиссия осталась весьма недовольна этой мастерски придуманной историей, в которой упоминались Мадзини и Гарибальди, Герцен и Огарев, освобождение Западной Армении и подготовка в Италии вооруженного восстания армян против турецкого ига, а также множество других фактов, известных тайной полиции, но преподнесенных как занятные нелепости. И недовольство это было столь очевидным, что Микаэла лишили свидания с приехавшим из Нахичевана братом Казаросом…

И снова началось неопределенное и тревожное ожидание. Близилось уже рождество, а следственная комиссия словно позабыла о Налбандяне.

Родные и близкие были в отчаянии, и утешал их сам Налбандян.

«К чему эти слезы? Неужели они доставляют вам удовольствие, или вы думаете, что можете ими утешить меня? Вы должны понять, что грустные вести, ваши признания о горе и слезах не могут служить мне утешением. Наоборот, они усиливают мою тоску, единственное, недостатка в котором я не ощущаю… Пишите, что тоскуете по мне, что на сердце у вас грустно… Если это говорите вы, находящиеся на свободе, то можете представить, каково мое состояние!

Но я не падаю духом и с терпением несу свой крест.

Поздравляю вас всех с наступающим Новым годом, от всего сердца желаю всех благ».

И в то же время Микаэл был озабочен тем, чтобы опровергнуть сплетни, которые с удовольствием распространяли в Нахичеване его враги. С этой целью он привел в порядок все документы и черновики своего отчета и с особого разрешения передал их брату Казаросу — отослать в Нахичеван.

…Наконец в положении узника появилась какая-то определенность, и 11 января 1863 года Микаэл сделал следующую краткую запись:

«Сообщили мне сегодня, что дело мое передано в Сенат».

С этой записи начал Микаэл свой «Тюремный дневник». Это прежде всего означало, что он не надеется на скорое завершение дела. Отныне узник одиночной камеры будет хоть одной строчкой, но отмечать более или менее значительные события своих дней. Но какие значительные события могли быть сейчас в его жизни?.. Большей частью это упоминания о письмах — полученных или отправленных.

Учитывая те недели, месяцы, а может — как знать? — и годы, которые ему придется провести в равелине, Микаэлу надо было серьезно подумать над тем, как быть дальше.

Разумеется, он вовсе не намеревался ждать сложа руки очередного удара судьбы… Не мог днями и ночами предаваться мучительным воспоминаниям, только курить и страдать от болезней… Он не имел права отчаиваться и заниматься писанием прошений царю-батюшке…

Значит?..

«Пусть аристократы сидят сложа руки, — решил Микаэл, — наше же призвание — работать!»

И он приступил к работе.

«Завидую вам, что есть у вас возможность наслаждаться чарующими звуками прекрасной музыки! Что касается меня, то, кроме грустного звона колоколов, иногда долетающих до моей одиночки, я вот уже семь месяцев не слышал других звуков… Прежде чем окончить письмо, снова повторяю: книги, книги и книги! Попроси у Езяна Шлоссера, кажется, у него есть, в противном случае найти полное собрание сочинений Маколея. Романы нагоняют на меня скуку, словари — отвращение. Поэтому будь строг в отборе книг…»

Книги ему нужны были для работы, а вовсе не для того, чтобы скрасить одиночество. Всегда ощущающий себя одиноким, Налбандян только в равелине почувствовал вдруг, что есть у него и друзья и родные, есть могучая, им же созданная опора, есть, наконец, целый благодарный народ, озабоченный его судьбой!..