И вот так, не щадя даже «высшее общество», Налбандян в своем «Письме» вновь напоминал историю об Арутюне Халибяне и деньгах нахичеванцев. Не будем забывать, что совсем недавно новый епархиальный начальник Габриэл Айвазовский «помирил» враждующие стороны. Не надо забывать и того, что Карапет Айрапетян сам подписал «договор» о мире… Микаэл, конечно, знал об этом отступленип Айрапетяна. Еще несколько лет назад Налбандян, наверное, разругался бы и покинул своего слабодушного и расчетливого друга. Но благодаря близости с дальновидным и рассудительным Степаносом Назарянбм и приобретенному с годами собственному жизненному опыту Микаэл хотя и пришел в бешенство, однако внешне никак не выказал своего отношения к этому.
На отступление это Карапет Айрапетян пошел лишь ради того, чтобы использовать «перемирие» для организации успешных для себя выборов. Но вчитайся сейчас повнимательней новоиспеченный городской голова в письмо своего идейного руководителя, он легко мог бы уловить в нем нотки тревоги и нерешительности, которые не смог скрыть Микаэл Налбандян.
…В «Письме» Налбандян подробно рассказал обо всех давних событиях и спорах вокруг общественных средств, а затем прокомментировал нелепое соглдшенйе, заключенное стараниями Айвазовского.
Присвоив около двухсот тысяч рублей, Арутюн Халибян великодушно «подарил» феодосийской школе, с согласия правительства открытой Габриэлом Айвазовским, пятьдесят тысяч рублей.
«Хотелось бы мне знать, — писал Налбандян, — какой это спятивший армянин отдал бы нам на сохранение двести тысяч серебром, чтобы лишь четверть этой суммы мы вернули для строительства школы, да еще с тем условием, чтобы отданное называлось даром, следовательно, чтобы и мы прославились как патриоты?»
Не ожидая очередной жалобы епархиального начальника, Хачатур Лазарян на этот раз сам отправил письмо директору Лазаревского института Делеанову. Напомнив, что он покровительствовал и много раз оказывал помощь Степаносу Назаряну, считая его знающим и благонамеренным ученым, Лазарян в то же время дал понять, что ему попросту надоело успокаивать и примирять враждующие стороны. Это было уже не кокетство богатого и сильного человека, а недовольство умной и весомой личности, человека, свысока глядящего на общественные проблемы и привыкшего самостоятельно решать судьбы народа, — недовольство облеченного властью крупного деятеля, которому постоянно досаждают какой-то учитель и какой-то студент.
Письмо Лазаряна было безоговорочным и недвусмысленным:
«Копию объяснительной записки издателя я отправил епархиальному начальнику архимандриту Габриэлу Айвазовскому. Если он не соизволит быть снисходительным к издателю и его единомышленникам, с условием, что те обуздают свои слабости и страсти, и потребует удовлетворить жалобу, то я вынужден буду принять меры, дабы было покончено с вредными препирательствами или же было запрещено издание, не приносящее никакой пользы, а, наоборот, сеющего раздоры и недовольства армянского журнала».
Вот до чего дошло дело.
И тут мы вновь сталкиваемся с явлением, которое долгое время будет еще процветать в армянской действительности. Хотя почему только в армянской?.. Пренебрежение нравственными нормами и общественным мнением, осторожность в отношении национальных проблем и наряду с этим чрезмерно щепетильное отношение к точке зрения частных лиц всегда были характерны для всех тех, кто искренне причислял себя к отцам нации.
Легко обходивший церковные законы Лазарян мог, конечно, пренебречь даже мнением католикоса, когда речь шла о его собственной выгоде. Но когда не было какой-либо личной заинтересованности, он мог и оказать чрезвычайное внимание какому-то ренегату-архимандриту и даже пригрозить, что запретит издание армянского журнала…
А Габриэл Айвазовский…
Габриэл Айвазовский, еще ничего совершенно не зная о занятой Лазаряном позиции и не желая, вероятно, затягивать расправу, написал письмо… Нет, нет, на сей раз вовсе не Лазаряну. Да и можно разве счесть письмо Лазаряну решительным контрударом? Свое письмо он отправил министру внутренних дел господину Сергею Ланскому.