Микаэл Налбандян

«Этот год был одним из лучших в жизни Налбандяна, — писал Очевидец. — Не было конца его шуткам и остротам. Он успевал везде и всюду, а в последние дни лета занимался только литературой: читал, писал, готовил статьи для «Юсисапайла». Однако его пожелтевшее лицо, его добрые и умные глаза, в которых всегда отражалась задумчивость, показывали, что здоровье его пошатнулось».

Но «лучшие времена» длятся очень недолго. А для Микаэла Налбандяна тем более, ибо он был натурой вулканической, но никогда — иссякающей… Только всегда мучителен был для него период, когда зрели замыслы новых этапов борьбы. Но особенно мучительно было то, чтобы постепенно росло расстояние, отделявшее его от единомышленников.

Теперь Микаэлу грозило одиночество намного опередившего свое время мыслителя и деятеля, одиночество, которое не имело, несомненно, ничего общего с тем романтическим чувством, которое присуще мечтательному влюбленному юноше.

Уточним, кстати: он был в своем времени и со своим временем. Только вот соратники его отставали. Каждый из них, выступивший вместе с Налбандяном, остановился, достигнув своей заветной цели, и больше не хотел идти к зовущим далям. Один не слышал этого зова, другой не видел далей, а третий попросту устал от безумств Микаэла Налбандяна, вынашивавшего все новые и новые несбыточные планы и втягивавшего в бесконечные беспощадные битвы…

Карапет Айрапетян, например, добившись долгожданной должности городского головы Нахичевана-на-Дону, считал дальнейшую борьбу бессмысленной и излишней. Главное теперь — сохранить захваченную власть. И он был по-своему прав.

А восторженная молодежь, жадно поглощавшая каждую строчку Налбандяна, пока удовлетворялась утолением своей духовной жажды и не чувствовала необходимости предпринимать какие-либо практические шаги. Казалось бы, молодежь тоже по-своему права.

А Степанос Назарян после многолетних мучительных ожиданий наконец-то обрел свой «Юсисапайл», который за десять-двенадцать месяцев своего существования уже полюбился читателям и стал весьма авторитетным изданием. Поэтому для издателя-редактора главным сейчас было сохранение журнала, сбережение достигнутого. И Назарян тоже был по-своему прав…

Мы можем понять бессильную досаду Микаэла. Друзья и соратники не предали его, конечно, они по-прежнему были верны ему, по-прежнему ценили… Но они уже приобрели то, ради чего встали на борьбу, и были уверены, что и Налбандян не остался с пустыми руками. И были правы в этом.

Поэтому казались удивительными его неопределенные и расплывчатые желания, неопределенное и расплывчатое недовольство, неопределенные и расплывчатые планы действий…

Взять хотя бы вопрос о школе, которую Налбандян хотел противопоставить феодосийской школе Габриэла Айвазовского. Микаэл был уверен, что Нахичеван все-таки должен иметь свою школу — кузницу настоящих патриотов и будущих деятелей. Обстоятельство, которое многим казалось непонятным.

В конце концов Арутюн Халибян, пусть даже в виде «дара», выделил средства, школа, пусть даже в Феодосии, в конце концов открыта, она все-таки действует, пусть даже под покровительством такого ренегата, как Габриэл Айвазовский… Так чего же еще?.. Кому нужны новые битвы и новые заботы? Зачем еще усложнять себе жизнь и обострять отношения, когда все нашли уже, да, хоть и с помощью Микаэла Налбандяна, смысл жизни. Свой…

Нетрудно представить то сильнейшее потрясение, когда Микаэл почувствовал себя вдруг в полном одиночестве. Это стало для него страшным разочарованием. Как можно было подняться на борьбу с безнравственностью и невежеством ради таких низменных материальных целей? Ведь все то, чего они уже добились: пробуждение свободной мысли, боевой орган, политическая власть и, самое главное, авторитет и известность, — все это лишь этап на пути осуществления идей национального единения!

И прискорбней всего было то, что друзья, эти верные и любимые люди, пытались убедить неугомонного Налбандяна остановиться на полпути!..

Так, до нас дошло одно из писем Карапета Айрапетяна, написанных Микаэлу:

«Меня очень беспокоит, что не получаю от Вас писем… Теперь все хорошо. Я спокоен, будьте спокойны и Вы, пишите мне… Следите за моими поездками в Петербург, встретимся, может, и поедем вместе в Нахичеван, вкусить частички народной любви, открыть школу…»

Налбандяна, безусловно, должны были воодушевить эти предложения, если не сказать обещания Айрапетяна, тем более что он не ограничивался этим.