Микеланджело Буонарроти

«Расписывая Сикстинскую капеллу, Микеланджело так приучил свои глаза смотреть кверху на свод, что потом, когда работа была закончена, и он снова начал держать голову прямо, он почти ничего не видел; когда ему приходилось читать письма и бумаги, их нужно было держать высоко над головой. И лишь понемногу он опять привык читать, глядя перед собой вниз»¹¹⁸.

Именно в это время он сочинил великолепный сонет, сопровождавшийся карикатурой, представлявшей его за работой. Сонет этот, направленный другу по имени Джованни, полон сарказма, но еще и очень трагичен, ведь не стоит забывать, что художник начал свою работу 10 мая 1508 года, а закончил 5 сентября 1512 года, и это были четыре с лишним года труда, требовавшего почти сверхчеловеческого духовного и физического напряжения.

Я получил за труд лишь зоб, хворобу
(Так пучит кошек мутная вода,
В Ломбардии – нередких мест беда!)
Да подбородком вклинился в утробу;

Грудь – как у гарпий; череп, мне на злобу,

Полез к горбу; и дыбом – борода;
А с кисти на лицо течет бурда,
Рядя меня в парчу, подобно гробу;

Сместились бедра начисто в живот,

А зад, в противовес, раздулся в бочку;
Ступни с землею сходятся не вдруг;

Свисает кожа коробом вперед,

А сзади складкой выточена в строчку,
И весь я выгнут, как сирийский лук.

Средь этих-то докук

Рассудок мой пришел к сужденьям странным
(Плоха стрельба с разбитым сарбаканом!):

Так! Живопись – с изъяном!

Но ты, Джованни, будь в защите смел:
Ведь я – пришлец, и кисть – не мой удел!¹¹⁹

«Кисть – не мой удел». Микеланджело признавался в том, что он не живописец. Он много раз повторял эти слова, пока расписывал потолок Сикстинской капеллы. Но вот вопрос: действительно ли он до такой степени недооценивал значение своего произведения? Конечно же, нет. Он понимал свою избранность. А дело было в том, что он просто безумно устал. Он слишком долго жил в каком-то сумрачном исступлении, лихорадочно спеша сотворить нечто, красотой и величием превзошедшее бы все созданное до него.

«Я не забочусь, – сообщал Микеланджело в одном из своих писем, – ни о здоровье, ни о земных почестях, живу в величайших трудах и с тысячью подозрений»¹²⁰. В другом письме он заявлял: «Я тружусь через силу, больше, чем любой человек, когда-либо существовавший, – при плохом здоровье и с величайшим напряжением»¹²¹.

Такова была цена его будущего бессмертия.

А вот еще его слова:

«Пока я не кончил работу над потолком, о каких либо удобствах и удовольствиях мне даже противно думать. Жить хорошо можно лишь тогда, когда ты счастлив»¹²².

Он же был уверен, что будет счастлив, лишь когда вновь возьмется за свои любимые мраморные глыбы. Но пока до этого было еще очень далеко: в сентябре 1510 года Микеланджело был уже почти сломлен, а закончил пока всего лишь половину. И зачем он только согласился на этот заказ?..

Бесконечные требования братьев

Перед тем как отправиться на очередную войну, Юлий II благословил его работу, потребовав при этом, чтобы полузаконченное произведение «его» художника было немедленно открыто для публики. Весь папский двор, все художники тут же сбежались смотреть.

Пришел и Рафаэль – и вскорости принялся копировать пророков и сивилл Микеланджело в своей росписи в церкви Санта-Мария дела Паче. Донато Браманте попытался выговорить для себя вторую половину свода, но папа отверг это предложение – гений Микеланджело уже покорил его.

Микеланджело медленно спустился на каменный пол капеллы. В свои тридцать пять он выглядел на десять лет старше. Нужно было сделать хоть какой-то перерыв. В конце концов, нужно было получить от его святейшества деньги, чтобы заплатить рабочим, без которых невозможно было перенести строительные леса, а у него самого не оставалось больше ни дуката.

Была и другая проблема, о которой просто кричали его письма, написанные между 1509 и 1512 годами: Микеланджело беззастенчиво и безостановочно эксплуатировали члены его семьи.