Микеланджело Буонарроти

До своего последнего часа Микеланджело не мог забыть тот ад, в который неосторожный папа Климент VII вверг все те земли, которые мы сейчас называем Италией. В начале 1525 года король Франции Франциск I из династии Валуа вступил в Ломбардию и осадил Павию. 24 февраля под этим городом случилось неудачное для французов сражение с войсками императора Карла V, во время которого Франциск был ранен и взят в плен. Его отвезли сначала в замок Пиццигеттоне, а затем в Мадрид. Переговоры о выкупе короля тянулись долго. Лишь 14 января 1526 года Франциск подписал договор, по которому он обязался уступить Карлу V Бургундию, Артуа, Фландрию и Неаполь. Однако этот мир не продержался и полугода. Освободившись из плена, Франциск отказался выполнять договор. Тогда Карл V потребовал, чтобы Франциск вернулся в тюрьму, а тот в ответ провозгласил создание Священной Лиги для освобождения Италии. К Лиге присоединились Англия, Генуя и. папа Климент VII. Более того, последний тут же освободил короля Франции от клятвы, «данной под принуждением». А еще он создал так называемую Коньякскую Лигу, куда, помимо Папского государства, вошли Венеция, Флоренция и Милан. Задачей этой Лиги было отодвинуть агрессивного императора Священной Римской империи от Милана и Неаполя.

Возмущенный этим, Карл V решил сурово покарать понтифика, воспользовавшись десятью тысячами ландскнехтов кондотьера Георга фон Фрундсберга. Император выдал ему небольшой аванс, посулив в качестве основного вознаграждения все богатства Рима. Наемникам была обещана возможность вдоволь насладиться победой. Коннетабль Шарль де Бурбон¹⁶¹, которого французский король сделал правителем в Милане, встретился с Фрундсбергом, а потом к ним присоединились еще двенадцать тысяч испанцев и итальянцев.

Лишь в 1555 году, то есть за девять лет до смерти, Микеланджело смог рассказать об этих роковых событиях своему биографу Джорджо Вазари:

– То, что ты услышишь, Джорджо, я узнал от своего друга Балдуччи, который выкупил в Риме банк Якопо Галли. Слушай внимательно, и ты многое поймешь.

Микеланджело был бледен. Он долго молчал, а потом тяжело вздохнул:

– Это было в 1527 году, когда ты был еще почти ребенком. Представь себе огромное войско солдат-наемников, обрушившееся, словно саранча, на Ватикан.

Он посмотрел на своего собеседника, который от страха даже перестал записывать:

– Коннетабль де Бурбон пал одним из первых при штурме городских стен. Пуля попала ему прямо в живот, и ему представилась возможность подержать в руках собственные кишки. Живой он, возможно, удержал бы свои войска.

Микеланджело задумался, как бы сомневаясь в чем-то. И вдруг его голос стал полным презрения:

– В соборе Святого Петра папа плакал и топал ногами от ярости. Потребовалось тринадцать кардиналов, чтобы оттащить его, завернутого в плащ, по тайным коридорам в замок Святого Ангела, ощетинившийся пушками. Крепость была переполнена людьми: тысячи беженцев укрылись там. Каждый был командиром, а это значит – никто. Кардинал Орсини, может быть. Но худшие – это не всегда те, кто осаждают.

Внутри замка, несмотря ни на что, царили неистовство и оргии.

Микеланджело провел рукой по глазам. Его речь стала отрывистой, пресекающейся долгим молчанием:

– Немецкие ландскнехты взяли Рим 4 мая 1527 года и подвергли город разграблению. Солдаты разрубали надвое детей, насиловали женщин, даже монашек, творили безобразия с распятиями. В Санто-Спирито они прибивали гвоздями больных к их кроватям.

Джорджо Вазари слушал, и лицо его изменилось, словно по нему ударили кулаком. Перо упало, запачкав чернилами дорогой ковер, но он и не подумал его поднимать. Микеланджело, такой маленький, такой сморщенный, походил теперь на Моисея, осуждавшего людей, поклонявшихся золотому тельцу. Он продолжал:

– Солдаты пытали, выкалывали глаза, вырывали ногти, резали богатых и бедных на куски, а потом бросали их в Тибр. Площадь Камподеи-Фьори превратилась в рынок, где продавались ворованные вещи – от церковных принадлежностей до драгоценностей, извлеченных из развороченных сундуков.

Микеланджело вновь остановил свой рассказ, машинально теребя рукава, словно пытаясь вернуть себе связь с реальностью:

– Церкви стали конюшнями, часовни – отхожими местами. На картинах выкалывали глаза Христу и Богоматери, по улицам гоняли ослов, облаченных в одежды священников. Самыми отвратительными, как поведал мне Балдуччи, были швабы: все в лохмотьях, пьяные от крови и скверного вина, они кричали: «Да здравствует папа Лютер!»¹⁶²

Микеланджело посмотрел куда-то вдаль, поверх головы Джорджо Вазари, как будто пытаясь увидеть нечто, намного превосходившее его воображение и недоступное для понимания: