Читаем Микеланджело Буонарроти полностью

Да, он принадлежал к очень знатному семейству, был личностью возвышенной, отличался изяществом и утонченностью. Да, в этом смысле он сильно отличался от подавляющего большинства тех, с кем общался Микеланджело. Но неужели этого оказалось достаточно, чтобы пятидесятисемилетний гений внезапно влюбился?

Как утверждают Бенджамин Блеч и Рой Долинер, для одинокого художника «это была не просто любовь с первого взгляда, это был удар молнией, гром среди ясного неба». Благодаря Томмазо он окончательно постиг неоплатоническую теорию любви Марсилио Фичино, согласно которой «самоотверженная любовь по отношению к другой душе (в данном случае – к другому мужчине) помогает человеку приблизиться к Всевышнему»176.

Достоверных портретов этого юноши не существует. Хотя, с другой стороны, как утверждают специалисты, его черты можно различить в загадочной статуе «Победа», в которой показан прекрасный юноша, не вооруженный ничем, кроме своей красоты, взявший в плен старика. Эту догадку подтверждает сам Микеланджело одним из своих любовных стихотворений той поры:

Благословен я тем, что побежденПленителем. Он всем вооружен.О чудо! Одинокий и нагой,Обрел в плену у рыцаря покой177
.

Этот рыцарь, пленивший Микеланджело, – разумеется, Томмазо деи Кавальери. И что интересно, в этих строках, если их читать в оригинале, то есть на итальянском языке, в начале и в конце фраз можно увидеть сочетания букв t-о, m-а и s-о, что дает нам имя Томмазо.

Есть и еще один, как считают специалисты, тайный портрет Томмазо – это мемориальная статуя Джулиано де Медичи. Лицо статуи не имеет ничего общего с лицом Джулиано, но зато оно поразительно похоже на лицо юноши в «Победе». По-видимому, образ Томмазо в то время уже целиком завладел мыслями влюбленного скульптора.

Понятно, что это все – лишь предположения, ведь прекрасно знавший Микеланджело Джорджо Вазари утверждает, что «портретов он не делал, ибо ему претила мысль рисовать живого человека»178. Впрочем, тот же Джорджо Вазари при этом оговаривает – «если тот не наделен необычайной красотой»

179. А ведь Томмазо деи Кавальери, как мы понимем, был ею наделен в полной мере.

Потребность в привязанности и ее последствия

Кавальери сыграл исключительно важную роль в жизни художника. Это видно хотя бы из того, что поэмы, посвященные Томмазо, составляют примерно половину всего поэтического творчества Микеланджело. И он, как пишет биограф Микеланджело Марсель Брион, «достоин похвалы уже за одно то, что сумел открыть в сердце поэта источник лирического страдания»180. В самом деле, Микеланджело «никогда не написал бы этих замечательных сонетов, если бы присутствие юного римлянина не позволило ему провидеть эту чистую, идеальную, совершенную красоту»181

.

А как отвечал на эту страсть юный Томмазо, которого сам великий Микеланджело называл «мой повелитель»? Нет сомнения в том, что он чувствовал себя польщенным, и их странная дружба продолжалась в течение трех десятков лет.

Это говорит о том, что в Микеланджело, как утверждает Марсель Брион, жил «потенциал бесконечной нежности. За суровой и печальной маской со сломанным носом скрывалась почти детская уязвимость»182. Эта потребность в привязанности делала его легкой добычей вымогателей вроде такого «дрянного красавца» с ангельским лицом, каким был, например, Фебо ди Поджо.

В самом деле, при виде молодых людей, наделенных красотой, постаревшего Микеланджело охватывала огромная любовь, которую он обрушивал на них со всем своим жизненным неистовством. Вот, например, как рассказывает Джорджо Вазари об одной своей встрече со старым художником:

«Поскольку он не знал заранее о моем приезде, он повис у меня на шее, осыпая меня тысячью поцелуев и плача с той нежностью стариков, когда они встречаются со своими детьми, с которыми не надеялись увидеться»183.

Примерно так же было и в случае с Фебо ди Поджо, но этот человек оказался фальшивкой, а не подлинником. С другой стороны, если его отношения с Томмазо деи Кавальери вполне могли быть и платоническими, то вот в платонические отношения с тем же Фебо ди Поджо верится меньше – репутация этого юноши была более чем сомнительная.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное