Микеланджело. Жизнь гения

В следующие месяцы в Италии установилось мнимое затишье, чреватое грандиозным взрывом. Этот кризис назревал давно, и свою злосчастную лепту внесли в него одновременно борьба папы с императором, флорентийских республиканцев – с Медичи, политика мировых держав, местные распри, междоусобицы, в которые вовлекались различные могущественные семейства. В результате Италия утратила шанс на политическую свободу, и многие справедливо воспринимали надвигающийся кризис как преддверие катастрофы. Вместе с тем 1527 год стал своеобразным культурным водоразделом. Подобно 1914-му, 1789-му или 1815-му, в этом году начала радикально меняться культурная атмосфера: общий настрой сделался более торжественным, мрачным и благочестивым.

В это время Микеланджело предстает перед нами только на мгновения. В ноябре 1526 года он, как обычно, волнуется из-за гробницы Юлия II[1033]. По мере того как Климент утрачивал власть, росло могущество Франческо Марии делла Ровере; Микеланджело терзали опасения: «Сородичи Юлия враждебно настроены в отношении меня, и… тяжба продолжается, и они требуют возмещения убытков с процентами, а чтобы их удовлетворить, не хватит и сотни мне подобных»[1034]. Он пребывал в состоянии «душевной тревоги», гадая, что случится с ним, если он лишится покровительства Климента: «Не отпускает мысль о том, где бы я оказался, если бы не папа, – мне не было бы места на этом свете»[1035].

Средства папы постепенно иссякали, и, соответственно, работы в церкви Сан-Лоренцо стали замедляться. Впрочем, даже стремительно и неотвратимо теряя власть, Климент находил минутку осведомиться, не слишком ли утомлен Микеланджело трудами[1036].

* * *

Гигантское имперское войско, стоящее лагерем под стенами Феррары, давно не получало денежного довольствия, едва ли не голодало и, как всем было известно, клялось «на славу разграбить Флоренцию», соблазнительно богатую родину папы (одна из главных проблем заключалась в том, что ни одно государство, даже империя Карла V, не могло позволить себе содержать войско столь большое, как то, что теперь сражалось в Италии)[1037]. В конце марта 1527 года имперская армия наконец двинулась на юго-запад, через Апеннины, в направлении Папской области, Рима и Флоренции.

Климент назначил кардинала Пассерини правителем города, регентом при двух последних потомках рода Медичи, незаконнорожденном семнадцатилетнем Алессандро и незаконнорожденном же шестнадцатилетнем Ипполито[1038]. Режим Пассерини вызвал возмущение буквально у всего населения города. Однако от мятежа его удерживал страх перед приближающимся вражеским войском.

Есть свидетельства, что Микеланджело испытывал искушение бежать из города, прежде чем на Флоренцию обрушится катастрофа; так он уже поступил в 1494 году. Агент герцогов Мантуанских во Флоренции убеждал его искать убежища на севере и перейти на службу к его господину Федерико Гонзага[1039]. Мантуя не могла похвалиться большими размерами, но была богатым и высококультурным государством; через несколько месяцев там найдет приют Бенвенуто Челлини. По-видимому, Микеланджело серьезно обдумывал подобный выбор и даже предложил продать Гонзага свой юношеский шедевр «Битву кентавров». Но в конце концов решил никуда не двигаться, ведь он был «богат», как без обиняков указывал представитель мантуанского двора. Во Флоренции и в ее ближайших окрестностях кучно располагались его дома и фермы; во Флоренции жила его семья и большинство друзей.

16 апреля изголодавшееся имперское войско ступило на землю Флоренции[1040]. Несколько дней жителям казалось, будто город действительно ожидает разграбление, однако в последний момент у стен города появились отряды, верные Коньякской лиге, и предводительствовал ими не кто иной, как племянник и наследник Юлия Франческо Мария делла Ровере, герцог Урбинский. Имперское войско двинулось дальше на юг. В тот же день, 26 апреля, во Флоренции вспыхнуло восстание[1041]. В городе была восстановлена республика, но просуществовала она всего несколько часов.

Тициан. Портрет Франческо Марии делла Ровере, герцога Урбинского. 1536–1537

Кардинал Пассерини выехал верхом за пределы города поприветствовать войско герцога Урбинского, только что достигшее флорентийских предместий. Выпустив его, восставшие в суматохе забыли запереть одни из девяти ворот в городских стенах. Вот Пассерини и вернулся в сопровождении нескольких тысяч солдат и быстро вновь подчинил себе город. Как часто случалось и прежде, флорентийцы, блестящие финансисты и художники, оказались никудышными политиками, когда возникла необходимость применять грубую силу и грозить противникам войной.