Микеланджело. Жизнь гения

Вероятно, примерно в это время – точно установить невозможно – скончался Лодовико Буонарроти. Микеланджело откликнулся на эту утрату двояко. Во-первых, он сочинил длинное, неоконченное стихотворение, в котором сравнивал скорбь по ушедшему отцу с печалью, охватившей его, когда он потерял брата Буонаррото за несколько лет до этого: «Он был мне брат; ты – нам отец обоим; / Он был любим; ты – почитаем мною; / Какой утрате легче дверь откроем?» Он противопоставлял ощущения, вызванные этими двумя смертями, прибегнув к метафоре, заимствованной из сферы искусства: «Он в памяти начертан как живой, / Ты на сердце изваян нерушимо, – / И пуще горе лик снедает мой». Тем самым Микеланджело, неколебимо веривший в главенство и первенство скульптуры, хотел сказать, что чувствует боль от утраты Лодовико глубже.

Далее он воображает своего отца в небесах: «Ты ж мертв от смерти – а судьбы счастливей, / Чем в Божьем лоне, можно ли желать? / Я зависти не скрою – было б лживей!» Он размышляет о том, что смерть Лодовико учит его умирать с достоинством. Микеланджело ожидал мига, когда сможет воссоединиться с отцом: «И если связан сын с отцом такой / Любовью там, где все любовь связует…»[1162] На этих строках терцины обрываются; несомненно, Микеланджело сознавал, что его любовь к отцу была далека от совершенства.

Кроме того, смерть Лодовико засвидетельствована в целом списке расходов, которые Микеланджело понес ради него, и во время его болезни, и во время похорон[1163]. Судя по этим тратам, Лодовико умер зимой 1530-го или в первой половине 1531 года, достигнув восьмидесяти шести лет; он передал Микеланджело по наследству крепкое здоровье и долголетие, хотя этим, в общем-то, и ограничился.

Семейство Буонарроти убывало. Теперь оно состояло из Микеланджело, двоих его младших братьев, которых он недолюбливал, – Джисмондо и Джовансимоне, – и еще оставшихся в живых племянника и племянницы, причем последняя жила в монастыре. Все меньше оставалось того, что связывало его с Флоренцией, и тех, кто связывал его с Флоренцией.

* * *

Микеланджело пребывал в весьма скверном состоянии, и физическом, и душевном. Он пережил три года чумы, войны, недоедания, гигантской, неимоверной ответственности, лихорадочной работы и постоянной тревоги и страха, которые увенчались нестерпимым разочарованием и едва ли не чудесным спасением от казни за измену.

К июню 1531 года папа Климент, агенты которого совсем недавно пытались приговорить Микеланджело к смерти, постепенно начал беспокоиться о здоровье художника. Через своего секретаря Пьера Паоло Марци он наказал мастеру не спешить, работать в умеренном темпе, не доводить себя до крайнего истощения, но следить за своим здоровьем, пребывать в бодрости и веселье[1164]. До Рима, вероятно, уже дошли тревожные слухи.

По-видимому, Микеланджело не последовал этому совету. Напротив, он, кажется, откликнулся на подобные призывы яростным напряжением всех сил, исступленным трудом и почти мазохистской жестокостью к самому себе. В сентябре Джован Баттиста Мини, дядя ассистента Микеланджело Антонио Мини, послал Баччо Валори письмо, в котором предупреждал, что долго так продолжаться не может. Он-де не видел Микеланджело несколько месяцев, ибо мастер не выходил из дому из-за чумного поветрия, но в последнее время несколько раз встречался с ним. Они много говорили об искусстве с Антонио и с художником Буджардини.

Вместе они отправились посмотреть на скульптуры капеллы Медичи, и старший Мини, как и Вазари, был особенно поражен фигурой Ночи, «чудом из чудес». Микеланджело как раз заканчивал работу над изваянием «старца», возможно Вечера, который представляется более завершенным из двух сходных скульптур.

Мини заметил в беседе со своим племянником Антонио и Буджардини, что Микеланджело чудовищно исхудал, и те согласились, что едва ли художник проживет долго, если ничто не изменится. Он безумно много работал, скудно питался и мало спал. Оттого он казался чрезвычайно уставшим и «словно умалившимся»; он страдал катаром, головными болями и головокружением[1165]. Причина же сего состояния, по мнению Антонио и Буджардини, крылась в двух недугах: один обитал в голове Микеланджело, другой завладел его сердцем.

Они полагали, что первый недуг был вызван тем, что Микеланджело работал в сакристии зимой. Лучше бы, если бы папа повелел ему вырезать «Мадонну с Младенцем» и «Герцога Лоренцо» в мастерской, где стояла печь. Тем временем его подчиненные могли заняться архитектурным декором капеллы. Скорбь же, отягощавшая сердце Микеланджело, была порождена спором с герцогом Урбинским о гробнице Юлия II.

* * *