Микеланджело. Жизнь гения

Микеланджело вновь стал переписываться со своим старым другом Себастьяно, который не уставал дивиться, что Микеланджело вообще еще жив после всех опасностей, тревог и испытаний, которые выпали ему на долю[1166]. Да и сам Себастьяно осознавал, что никогда уже не станет таким, каким был до захвата и разграбления Рима. Теперь, когда они прошли огонь и воду, хорошо бы им остаток жизни провести в мире и покое, насколько это возможно, писал он Микеланджело.

Теперь Себастьяно достиг того, о чем мог лишь мечтать в правление Льва X: он сделался любимым художником папы, и тот приклонял к нему свой слух. В 1531 году Себастьяно была пожалована синекура хранителя свинцовой печати, ему вменялось в обязанность прилагать ее к папским документам; эта печать именовалась «пьомбо» (отсюда прозвище Себастьяно дель Пьомбо, под которым он вошел в историю). Назначение на этот пост требовало принятия монашеских обетов. Себастьяно отправил другу немного смущенное письмо, упомянув, что теперь, когда он постригся в монахи, Микеланджело рассмеется, увидев его в рясе[1167].

На 1531 и первые месяцы 1532 года пришелся очередной «раунд» нескончаемых переговоров по поводу гробницы Юлия II. Вопрос этот поднял Себастьяно, случайно столкнувшийся при дворе с живописцем и зодчим Джироламо Дженга (1476–1551)[1168]. Дженга передал ему, что герцог все еще жаждет завершения гробницы, но разгневан настойчивостью Микеланджело, требовавшего на окончание работ еще восемь тысяч дукатов. Несомненно, он придерживался мнения, что на этот монумент и так потрачено немало времени и денег, а вот результата что-то не видно.

В июне 1531 года папа, тронутый и восхищенный присланным Микеланджело письмом, предложил стать посредником между художником и герцогом[1169]. Стремясь разрешить давний спор, Климент пытался облегчить бремя, тяготившее мастера. «Мы сделаем его на двадцать пять лет моложе!» – объявил Климент Себастьяно, напомнив, что злосчастные разногласия тянутся уже четверть века.

В конце концов, как написал Микеланджело Себастьяно в августе 1531 года, у него остались две возможности:

«Существуют два способа с ней [гробницей] разделаться: один – это ее сделать, другой – дать им деньги, чтобы она была сделана их руками. И из этих двух способов можно выбрать только тот, который понравится папе. По-моему, если я ее сделаю, это не понравится папе, так как я не смог заняться его заказами. Поэтому следовало бы уговорить их – я хочу сказать, тех, кто ведает этими делами вместо Юлия, – чтобы они взяли деньги и заказали ее сами»[1170].

В конце концов было заключено новое соглашение, однако для этого потребовались долгие переговоры, а также усилия Себастьяно, многословно убеждавшего старого друга принять поставленные условия. Себастьяно пытался доказать Микеланджело, сколь милостив к нему папа, сколь чудесный случай ему представляется избавиться от этого затянувшегося кошмара и сколь мало пострадает его репутация, если гробницу завершит какой-нибудь другой, второстепенный ваятель. 5 апреля 1532 года, когда Микеланджело уже наконец собрался в Рим, Себастьяно все еще уговаривал его согласиться на последнее условие: «Вы великолепны, словно сияющее солнце. Ни честь Ваша, ни слава не умалятся; вспомните, кто Вы, и поймите, что никто не идет на Вас войною, Вы лишь терзаете себя сами»[1171].

Тем временем Климент предпринимал осторожные шаги, тщась превратить Флоренцию в наследственное владение своей семьи. Он вел долгие закулисные переговоры, стремясь привлечь на свою сторону влиятельных политиков, и вот в конце апреля флорентийские правители согласились принять новую конституцию. Согласно новому основному закону, главой государства признавался Алессандро, которого отныне надлежало именовать герцогом Флорентийской республики. Власть от него унаследует его сын, а при отсутствии такового – ближайший родственник. Алессандро Медичи, развратный, еще очень молодой, но по-своему хитрый и проницательный, достиг положения, которое в свое время не осмелились занять ни Козимо Старший, ни Лоренцо Великолепный.