Микеланджело. Жизнь гения

Далее Микеланджело переходит к сопоставлению творчества с осознанием собственного духовного несовершенства: «Так добрые деянья / Души, казнимой страхом, / Скрывает наша собственная плоть / Своим чрезмерным, грубым изобильем…» Затем он вновь столь же неожиданно и почти кощунственно переходит к образу донны, которой единственно по силам освободить душу и ее возвышенные стремления от напластований грубой плоти: «Лишь ты своим размахом / Ее во мне способна побороть, – / Я ж одержим безвольем и бессильем»[1363]. Конвенции двух жанров, любовной и религиозной поэзии, сливаются воедино; кажется, будто Микеланджело ищет спасения не столько во Христе, сколько в Виттории или, по крайней мере, путь Искупителю для него лежит только через нее.

С возрастом Микеланджело все острее ощущал чувство вины: «Годами сыт, отягощен грехами, / Укоренен в злодействах бытия»[1364]. В одном коротком стихотворении он сетует на то, что «душа, вперяя взор в свои глубины, / В них с трепетом узрела тяжкий грех»[1365]. Любопытно, что Микеланджело не говорит конкретно, какой же именно грех отягощает его совесть.

В 1544 году Виттория вернулась в Рим и поселилась в монастыре Санта-Анна деи Фунари. В начале 1547 года она тяжело заболела, 15 февраля составила завещание и 25 февраля скончалась в возрасте примерно пятидесяти пяти – пятидесяти семи лет[1366]. В одном из наиболее драматических и трогательных фрагментов «Жизнеописания» Кондиви замечает, что Микеланджело неоднократно повторял: он всегда преисполняется глубочайшей скорби, вспомнив о том, что, «когда пришел попрощаться с нею, лежащей на смертном одре, поцеловал не чело ее или ланиты, а только руку»[1367]. Даже в миг ее смерти он не мог преодолеть разделяющие их границы статуса, пола и условностей. Трогательно, что, хотя бы оглядываясь назад, он испытывал сожаление оттого, что так и не решился нарушить эти запреты. Он был не только, подобно всем нам, созданием своего времени, он боролся с конвенциями той эпохи, в которой ему довелось жить, а иногда и с самим собой.

Опять-таки согласно Кондиви (который к тому времени превратился из секретаря и помощника в летописца жизни Микеланджело), узнав о смерти Виттории, Микеланджело едва не обезумел от горя[1368].

У нас есть свидетельства того, что переживал Микеланджело в эту пору; они рассеяны в его письмах. Своему старому другу священнику Фаттуччи он написал, что последнее время он глубоко несчастен, он сидел дома и перебирал кое-какие вещи и тут нашел несколько стихотворений, которые и посылает Фаттуччи во Флоренцию, хотя и не уверен, что уже не отправлял их ему прежде. «Вы, конечно, скажете, что я стар и выжил из ума. Но, говорю Вам, кроме сумасшествия, я ничего лучшего не нахожу, чтобы жить здоровым и вдали от страстей»[1369].

Тогда же, в марте или в начале апреля 1547 года, с признательностью отвечая на письмо, в котором поэт-гуманист Лука Мартини выражал восхищение его литературным талантом, Микеланджело с горечью добавляет: «Я стар, и смерть отняла у меня все помыслы молодости. И тот, кто не знает, что такое старость, должен терпеливо ждать ее прихода, ибо раньше он испытать этого не может»[1370].

Ученый и критик Бенедетто Варки в качестве темы лекции, которую прочитал во Флорентийской академии, обществе, основанном в 1540 году с целью содействовать изучению итальянской литературы, предпочел выбрать одно из стихотворений Микеланджело[1371]. Этот филологический анализ, опубликованный отдельной брошюрой, стал великолепной данью уважения поэту, который так и не прослушал полного курса латинской грамматики и, соответственно, никогда в полной мере не ощущал себя истинным, признанным литератором. Однако выбор Варки не мог не опечалить Микеланджело, ибо сонет, которому тот посвятил своему лекцию, был обращен к Виттории Колонна.[1372]

А в жизни художника не прекращались утраты. 21 июня 1547 года умер Себастьяно дель Пьомбо; хотя их отношения после размолвки по поводу того, какую штукатурку следует выбрать для фрески «Страшный суд», никогда более вполне не наладились, вероятно, весть о его смерти стала для Микеланджело ударом. В январе 1548 года скончался самый нелюбимый его брат Джовансимоне, уход которого, по крайней мере, послужил для Микеланджело поводом выбранить племянника Лионардо. Он обвинил молодого человека в том, что тот воспринимает смерть дяди с недопустимым легкомыслием: «Напоминаю тебе, что он был моим братом, и, как бы там ни было, его кончина моей душе далеко не безразлична»[1373].