– Надеюсь, сегодня твое самочувствие намного лучше, чем вчера, позавчера и неделю назад, – напевно произнесла гостья, одновременно доставая из сумки два пахучих мандарина и мехового хомячка со смешной рожицей.
– Да, мне лучше. Спасибо за подарки, но мне не пять лет и с плюшевыми мишками я давно не играю, – сдержанно сказал мужчина и усмехнулся.
– Вообще-то это не мишка, а говорящий хомячок. Я подумала, что тебе одному тут скучно и время от времени можно немного развлечься разговором.
Андреа Кантор щелкнула рычажком и сказала, обращаясь к игрушке:
– Доброе утро!
– Доброе утро! – тут же ответил зверек смешным голоском и хихикнул.
– Как самочувствие? – Последовал вопрос.
– Как самочувствие? – Вопрос повторился.
– Отлично! – Женщина не успела засмеяться, как раздалось
Посмотрев на кисловатое выражение лица больного, Кантор отключила батарейку игрушки, поставила на тумбочку и присела рядом с кроватью.
– Саша, расскажи, что тебя гложет? Врачи сообщили что-то новое?
– Ничего они не сообщили, – с этим вопросом на Глебова опять рухнула реальность сегодняшней жизни и больно придавила к кровати. – Как только порезы затянутся, кости встанут на место, а голова после сотрясения придет в норму, то могу выписываться домой. Только вот ответ на вопрос: что я там буду делать, они не знают. Из комнаты на балкон кататься и обратно?
А что будет с проектом в Германии? С моей работой в России? Как я покажусь родителям на глаза? А друзья? Неужели им будет нужен друг-калека? Про девушек я молчу. Ни одна не захочет связать свою жизнь со мной. Жить одиноким волком? Отец меня точно сочтет за неудачника. Не нужно мне все это, не хочу…
В комнате повисла тревожная тишина. Молодой мужчина чувствовал, что напрягает своими проблемами практически постороннего человека, но остановиться не мог. Ему нужно было выплеснуть наружу злость на аварию, недовольство врачами, не сумевшими помочь, беспокойство по поводу текущих дел. Но самое главное – его терзал огромный, охвативший каждую клеточку тела страх. Страх жить не так, как раньше.
Страх потери нормального будущего.
Этот страх отнимал не только сон и аппетит, но и возможность трезво размышлять. Любая разумная мысль, не успев полностью сформироваться, тут же начинала раздуваться и принимать размеры вселенского ужаса, теряя первоначальное значение. Глебов находился в состоянии ребенка, подвернувшего ногу в темном лесу: кругом боль, одиночество, незнакомые подозрительные шорохи, неизвестность и ни одной живой души. Что, кроме страха, можно чувствовать в подобной ситуации? Мозг дрожал от непосильного напряжения. Тело отказывалось подчиняться.
Андреа Кантор прекрасно понимала состояние больного. Приговор к инвалидному креслу – не самая лучшая перспектива для полного сил и идей мужчины. К этому нужно добавить чужую страну с чужими порядками, ни одного родственника или близкого человека, перед которым не стыдно поплакать.
Впрочем, она также понимала, что помочь себе может человек только сам. Свою задачу она видела в том, чтобы аккуратно подвести Сашу к правильному решению. За эту сложную задачу она взялась не потому, что была отъявленной альтруисткой. Кантор считала не просто важным, а обязательным долгом ответить на когда-то полученное добро таким же добром, поддержать другого в большой беде, так же, как и ее когда-то поддержали, помогли, спасли от смерти. Теперь пришло ее время отдавать добро дальше. Она не знала, прислушается ли к ее словам чужой, в сущности, мужчина. Вперед ее толкала вера в успех и сострадание к соседу, так похожему на покойного сына.
Видя, что Глебов не отреагировал должным образом на игрушку, призванную развеселить, она сменила тактику.
– Саша, ты знаешь, кто такие самураи? – Неожиданный вопрос вызвал неподдельный интерес. Больной поднял голову и с любопытством посмотрел гостье в глаза. По неуверенному, еле заметному кивку Кантор поняла, что информацией он владеет слабо. – Хорошо. Даже если ты много знаешь про японских воинов, я просто напомню об их законах. Самураи – военное сословие мелких дворян. Это не простые крестьяне, а особая каста воинов, имеющая свой кодекс. Он называется Бусидо. Их кодекс раскрывает смысл добра и зла, определяет нравственные ценности жизни, то есть всего того, что воины считают наиважнейшим. С самого детства в Японии учат мальчиков, призванных стать самураями, видеть в чашечке распустившегося цветка вечность, уметь составлять стихотворные формы хайку, уметь слышать, как двигаются по небу облака…
Женщина внимательно посмотрела на устремившего глаза в потолок больного и озабоченно спросила:
– Если я тебя утомляю разговорами, то могу уйти, ты только скажи.
Ответ последовал мгновенно: