МИХАЭЛЬ ЭНДЕ

Звук больше не повторился. Но тишина казалась ещё страшнее. Бастиан открыл дверь и заглянул в пещеру. Вначале он не заметил никаких перемен, но люстры едва горели и здесь, потом свет их стал пульсировать — как сердце. Лев лежал в прежней позе и, казалось, смотрел на Бастиана.

—Граограман! — тихо окликнул Бастиан. — Что случилось?

Лев не отозвался и не пошевелился, но глазами следил за его приближением. Помедлив, Бастиан протянул руку, чтобы погладить гриву, но отпрянул: грива была жёсткая и холодная, как камень.

Бастиан не знал, что делать. Он увидел, что створки входной двери медленно отворились, и, только выйдя наружу, он спросил себя, что, собственно, он надеется тут найти. Ведь в пустыне нет никого, кто бы мог спасти Граограмана.

Но никакой пустыни больше не было!

Ночная темнота засветилась и засверкала. Миллионы крохотных ростков проклюнулись из песчинок, снова ставших семенами. Перелин, ночной лес, набирал силу.

Бастиан вдруг понял — то, что Граограман окаменел, как-то связано со всем этим.

Он вернулся в пещеру. Свет в люстрах едва мерцал. Бастиан добрался до льва, обнял его могучую шею и уткнулся лицом в его гриву. Теперь и глаза льва стали чёрными и мёртвыми, как скала. Последняя вспышка света — и стало темно, как в могиле.

Бастиан горько заплакал, и каменная морда льва повлажнела от слез. Наконец он улёгся между могучими лапами, свернулся калачиком и заснул.

Глава XV ГРАОГРАМАН

Пора вставать, господин! — раздался мощный львиный рык.

Бастиан протёр глаза. Он сидел между лапами льва, громадный зверь с удивлением взирал на него сверху. Люстры в пещере снова горели вовсю.

— Ах, — удивился Бастиан. — Я думал, ты окаменел.

--Так оно и было, — отвечал лев. — Я умираю каждый день, когда наступает ночь, а наутро оживаю снова.

--А я думал, это навсегда.

--Так оно и есть — всякий раз навсегда, — загадочно подтвердил лев.

Он встал, потянулся и начал бегать по пещере, разминая мышцы. Его шкура и шерсть пламенели всё ярче, принимая ту же окраску, что и мраморные плиты пола. Вдруг он остановился и взглянул на мальчика:

—Это из-за меня ты плакал?

Бастиан молча кивнул.

—Тогда ты не только единственный, кто спал в лапах Цветной Погибели, но и единственный, кто оплакал его смерть.

—Ты всегда один? — тихо спросил Бастиан.

Лев отвернулся и повторил, рыча:

—Один... — Слово эхом отразилось в пещере. — Моё царство — пустыня, и она же — моё творение. Куда я ни повернусь, всё вокруг обращается в пустыню. Я ношу её в себе. Я составлен из смертоносного огня. Что же может сопутствовать мне, кроме вечного одиночества?

Бастиан печально молчал.

--Ты, господин, — с горящими глазами лев подошел к мальчику,— ты, носящий знак Детской Королевы, ответь мне: почему я умираю каждую ночь?

--Чтобы в пустыне мог вырастать ночной лес Перелин.

--Перелин? Что это такое?

И Бастиан рассказал ему о чуде джунглей, состоящих из живого света.

--И всё это, — заключил он, — возможно только тогда, когда ты превращаешься в камень. Но Перелин поглотил бы всё кругом и задушил сам себя, если бы ему не приходилось каждое утро рассыпаться в песок, как только ты проснёшься. Перелин и ты — вы связаны друг с другом.

--Господин, — сказал Граограман, обдумав все это. — Теперь я вижу, что моя смерть даёт жизнь, а моя жизнь несёт смерть. И то и другое хорошо. Теперь я понял тайну моего существования.

Он медленно и торжественно отправился в тёмный угол пещеры, и Бастиан услышал, как там что-то зазвенело. Вернувшись, Граограман склонил голову и положил к ногам Бастиана какой-то предмет.

Это был меч.

Но выглядел он не слишком привлекательно. Стальные ножны проржавели, а рукоять была как у детской сабельки, выструганной из деревяшки.

--Можешь дать ему имя? — спросил Граограман.

--Булат,— сказал Бастиан, задумчиво разглядывая меч.

В тот же миг меч сам по себе выскользнул из ножен и влетел Бастиану прямо в руку. Теперь он увидел, что лезвие его состояло из ослепительного света, плотного, как сталь, но невесомого.

--Этот меч,— сказал Граограман, — ждал тебя с незапамятных времен. Прикоснуться к нему может лишь тот, кто скакал на моей спине, ел и пил у моего очага и купался в моей воде. Теперь ты дал ему имя, и он принадлежит тебе.

--Булат! — прошептал Бастиан, жадно любуясь, как свет играет на лезвии. — Ведь это волшебный меч, не так ли?

--Ни сталь, ни камень, ни другой материал не могут противостоять ему. Но его нельзя принуждать. Ты можешь применить его, только если он сам прыгнет тебе в руку. Горе тебе и всей Фантазии, если ты вынешь его из ножен по собственному желанию!

--Я всегда буду помнить об этом! — пообещал Бастиан.

Меч скользнул в ножны и снова стал тусклым и неприметным.

—А теперь, господин, бежим в пустыню, — предложил Граограман.

Бастиан вскочил на него верхом, и они помчались. Утреннее солнце вновь поднялось над горизонтом, ночной лес давно рассыпался в пыль. Они носились по цветным холмам и дюнам, как пылающий вихрь. Весь мир обратился в единый свист ветра, будто Бастиан мчался на огненной комете.

К полудню Граограман вдруг остановился.

—Вот на этом месте, господин, мы встретились вчера.