Михаил Бахтин

Исследователь творчества Бахтина И. А. Попова обратила внимание на следующее любопытное обстоятельство: «Перед голосованием, как следует из Стенограммы, присутствовало десять членов Ученого совета; участвовало в голосовании тринадцать, то есть отсутствующие либо проголосовали заранее, как В. Ф. Шишмарев, либо попросили это сделать коллег. Но в таком случае о предстоящем голосовании не только кандидатской, но и докторской степени члены Ученого совета были предупреждены, иначе следовало бы признать, что процедура голосования была нарушена».

Когда тайное голосование завершилось, Кирпотин пригласил в кабинет директора всех тех, кто дожидался за дверью, и огласил итоговый вердикт заседания: «Ученый совет присуждает степень кандидата филологических наук товарищу Бахтину Михаилу Михайловичу и обращается в Министерство высшей школы с ходатайством о присуждении ему степени доктора филологических наук. На этом заседание Ученого совета считаю закрытым».

«Что за комиссия, Создатель…»

Закрытие заседания не привело, к сожалению, к закрытию вопроса об ученой степени Бахтина, которому придется затратить еще немало времени и сил, чтобы добиться ее официального признания, причем не такого, на которое он рассчитывал.

Торможение нормального хода дел началось уже с того, что ИМЛИ отправил всю документацию по защите Бахтина в ВАК только после Нового года. Конечно, расшифровка стенограмм и распечатка протоколов требуют определенного времени и не могут быть сделаны за несколько дней. Но все-таки перенос окончания этих процедур на 1947 год выглядит как непозволительная медлительность.

Среди документов, отосланных из ИМЛИ в ВАК, особый интерес представляет справка по Форме № 2 о присвоении ученой степени доктора филологических наук, подписанная Б. В. Горнунгом. В ней, помимо информации о печатных работах Бахтина, о рецензии Луначарского на «Проблемы творчества Достоевского» и выдержек из рецензий трех официальных оппонентов, содержится подробная роспись «научно-практического стажа» соискателя, представляющая собой хронологическую канву его биографии. На нее можно было бы не обращать внимания, если бы она не была довольно сильно мифологизирована (можно было бы сказать — фальсифицирована, но тогда возникло бы ощущение, что мы в чем-то обвиняем Бахтина, а это, разумеется, не так).

Например, в справке указано, что с 1919 по 1925 год Бахтин преподавал в Витебском пединституте и в Витебской консерватории, тогда как в Витебск он переехал в 1920 году и прожил там до 1924-го. Утверждение, что с 1931 по 1935 год Бахтин был «преподавателем Казахского государственного педагогического института в г. Кустанае», также не соответствует действительности, поскольку никакого пединститута в Кустанае в означенное время не было: только в 1939 году в этом городе появится двухгодичный учительский институт, недотягивающий, впрочем, до статуса полноценного высшего учебного заведения. Еще одна порция ложной информации в пресловутой справке по Форме № 2 связана с характеристикой довоенной саранской работы Бахтина. В справке говорится, что в тамошнем пединституте Бахтин преподавал с 1935 по 1937 год, тогда как на самом деле первый саранский эпизод в его биографии занимает 1936/37 учебный год. Логика всех этих исправлений и «подчисток» вполне прозрачна: Бахтин пытается во что бы ни стало увеличить срок своей работы в вузах, подлинная, а не выдуманная минимальность которого может создать дополнительные препятствия при рассмотрении его дела в ВАК. Однако, будь этот контролирующий орган чуть внимательнее, уже справки по Форме № 2 было бы достаточно, чтобы заставить Бахтина сойти с диссертационной дистанции.

Между тем наблюдательности членов ВАК вполне хватило для обнаружения самой главной лакуны в личном деле соискателя: 6 мая 1947 года в ИМЛИ был направлен запрос о том, где же, собственно, находится документ, удостоверяющий наличие у Бахтина высшего образования. В ответ на это ИМЛИ, не теряя спокойствия, сообщил: «Копия диплома об окончании Петроградского университета в 1918 году запрошена у т. Бахтина телеграфно. Институт не требовал ее у т. Бахтина при защите, поскольку имелся документ о сдаче кандидатского минимума».

Как Бахтин в очередной раз выкрутился из этой, казалось бы, безвыходной ситуации (ведь нельзя представить кому-либо то, чего у тебя никогда не было), вновь совершенно неясно. Но факт остается фактом: в материалах, относящихся к рассмотрению диссертации Бахтина в ВАК, вопрос о наличии у соискателя диплома о высшем образовании больше ни разу не затрагивался.

20 июня 1947 года было проведено заседание экспертной комиссии ВАК по филологическим наукам, на котором было принято решение направить диссертацию Бахтина на отзыв двум референтам: Стефану Мокульскому — доктору филологических наук, директору ГИТИСа, и Михаилу Алексееву — члену-корреспонденту Академии наук СССР (в 1958 году он будет избран «полновесным» академиком). Эти референты, как просила комиссия, должны были установить, какой именно ученой степени достоин Бахтин — кандидатской или докторской.