Читаем Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь полностью

А когда на улицах утихло, Танина подруга пошла к себе. Таню обрадовало, что в Саратове организовываются дружины по сопротивлению погромщикам, состоящие сплошь из русских людей, но кое-что удивило: почему полиция не на стороне этих дружин. Позднее, в октябре 1905 года, во время крупного еврейского погрома был задержан податной инспектор Казначейской палаты ее отца, с группой боевой дружины, стрелявшей по громилам. Оружия полицейские у него не обнаружили, но нашелся свидетель, который утверждал, что видел, как податной инспектор стрелял и ранил в толпе ломового извозчика. Полиция ничего не имела против инспектора, кроме этих показаний, да и дружинники на допросах утверждали, что он к их числу не принадлежал. Отец Тани ходил на прием к городовому полицмейстеру, ходатайствовал за своего подчиненного. Полицмейстеру просьба отца пришлась не по вкусу, но он все-таки обещал разобраться. За недоказанностью причастности к боевым действиям инспектора обвинили в уличных беспорядках и на три года отправили в ссылку. Таня была поражена этим решением. Годы спустя она расскажет будущему мужу эту историю, когда он начнет пьесу «Самооборона», Однако вышла у него не трагическая, а комическая история.

При доме, где жила семья Лаппа, был двор. Там, как и в Омске, Николай Николаевич разводил цветы. Старался привить детям любовь к природе, чувство красоты. В самом дальнем конце их участка стоял небольшой флигель. В нем жил человек, тихий и незаметный. И вдруг однажды, в 1905 году, флигель едва не взлетел на воздух от сильного взрыва. В доме Лаппа посыпались стекла, вылетела даже одна рама, а Евгения Викторовна едва не упала в обморок от страха и еле удержала на руках маленького брата Тани, недавно родившегося Владимира. Флигель загорелся. Тихий сосед оказался революционером и начинял порохом бомбы для своих друзей, которых называли в народе бомбистами. Николай Николаевич резко отрицательно относился к бомбистам, считая, что кровью и смертями человеческими жизнь не улучшишь. Он решил отвлечь детей от воспоминаний об этой истории и на лето повез их отдыхать подальше от города, в деревню со странным названием Разбойщина. Деревня им не понравилась. Место неухоженное, дикое. На следующее лето Николай Николаевич поехал в немецкую колонию, что располагалась за мостом. Там жил немец Шмидт, очень деятельный и толковый человек. У него был роскошный дом с цветником и фруктовым садом. Шмидт купил землю около Разбойщины – большой участок с прудом, построил там купальню, дачи и сдавал их в аренду, даже давал лошадей для поездок в город и обратно. Николай Николаевич арендовал у Шмидта хорошую дачу. Это было чудесное место для гуляния на чистейшем воздухе. И от станции близко – два километра. В гости каждое лето стали приезжать сестры Николая Николаевича: Соня и Катя. Они после Рязани переехали в Москву с дедушкой и бабушкой. Тетя Катя вышла замуж за Сергея Язева, адвоката. У них родилась дочь Ирина.

Из различных переплетений человеческих судеб состоит жизнь, и нечего удивляться, что это случилось. Рано или поздно Таня должна была приехать в Киев. Тетя Соня вышла замуж за полковника Давидовича. Они перебрались в Киев вместе с бабушкой и дедушкой, который вскоре умер. Жили в хорошей просторной квартире на Большой Житомирской улице. Житомир – самый близкий к Киеву из больших украинских городов, и, видимо, поэтому в его честь назвали улицу и еще потому, что там доживали свой век офицеры-отставники; кстати, и после Великой Отечественной войны уходящим в отставку офицерам было разрешено селиться в Житомире. Не знаю, продолжение это традиции или совпадение – наверное, последнее. Потом и тетя Катя вместе с Ирой перебрались в Киев. Там собралась вся семья, кроме саратовских Лаппа. Не навестить родных, хотя бы однажды, Таня не могла. Она приехала в Киев после окончания гимназии на встречу со своей судьбой.

Татьяна росла ершистой, непокорной. Разбаловала мама – будучи родом из бедной семьи, она считала великим благом не заниматься тем, что за нее могли бы сделать другие. Придет Таня из гимназии, бросит верхнюю одежду на диван, и мать говорит: не подбирай, горничная уберет; неизвестно, как сложится жизнь, пока позволяют обстоятельства – ничего не делай.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное