Читаем Михаил Булгаков. Морфий. Женщины. Любовь полностью

Дереспан.Надо усилить конспирацию. Они теперь не успокоятся, они за тобой как за зверем ходить будут.

К Сталину приходит рабочий Реджеб, разговор которого со Сталиным очень важен для понимания оценки Булгаковым происходящего в пьесе и, разумеется, в стране, объясняет настроения простого человека.

Сталин.Ты так, старик, вздыхаешь, что я заплакать могу. Ты для чего пришел? Какое горе тебя терзает?

Реджеб.Я вчера важный сон видел. Будто бы к нам в Зеленый мыс приезжал Николай.

Сталин.На свою дачу?

Реджеб.Конечно, на дачу. И, понимаешь, стал ругаться. Снял мундир, сапоги, все положил на берегу и полез в море. А мы с тобою сидим на берегу и смотрим. Ты говоришь: «А он хорошо плавает». А я говорю: «Как он голый пойдет, если кто-нибудь его мундир унесет? Солдат нету!» А царь, понимаешь, пошел и утонул. Тогда мы с тобой побежали к людям и кричим всем: «Царь потонул! Царь потонул!» А весь народ обрадовался.

Сталин.Хороший сон. Ты для этого приехал в Батуми, чтобы мне этот сон рассказать?

Реджеб.Нарочно для этого.

Сталин.Хороший сон, но что бы он значил, я не понимаю.

Реджеб.Значит, что царя не будет, а ты освободишь всю Абхазию. (Молчание.) Я тебе скажу, что такого сна не видел.

Сталин.Я знаю, что не видел.

Реджеб.А потому сон рассказывать стал, что не знаю, что тебе сказать. Сижу, а выговорить не могу. Меня к тебе наши старики послали, чтобы ты одну тайну открыл.

Сталин.Какую?

Реджеб.Слушай меня, Сосо. Я старик, и ты на меня не можешь обижаться. Все тебя уважают. Мы, абхазцы, люди бедные и знаем, что ты хочешь нам помочь. Но мы узнали, что ты по ночам печатаешь. Ведь печатаешь?

Сталин.Да.

Реджеб.А когда ты их в ход пустишь?

Сталин.Что?

Реджеб.Фальшивые деньги. Наши старики долго ломали головы: что это человек ночью печатает? Один старик, самый умный, догадался – фальшивые деньги. И мы смутились. Говорят, ты хороший человек, но мы тебе не можем помочь печатать фальшивые деньги. Мы это не понимаем. Меня послали к тебе. Говорят: узнай, зачем печатает. Когда будет раздавать народу? Где? И по скольку?

Сталин.Да… дела. (Входит рабочий Канделаки.) При тебе есть хоть одна прокламация?

Канделаки.Одна есть.

Сталин.Дай мне ее. (Обращается к Реджебу.) Вот видишь: эти листки печатаем. Это не деньги. А печатаем вот для чего. Народу живется очень худо, а чтобы его поднять против царя, нужно, чтобы все знали, что живется худо. Но если я буду ходить по дворам и говорить – худо живете, худо живете, меня, понимаешь, закуют в цепи. А эти листки мы раздаем. Все всё узнают. А деньги мы не печатаем, это народу не поможет.

Реджеб(внезапно поднимаясь). До свидания. Прости, что я тебе заниматься помешал.

Сталин.Нет. Погоди. Ты, пожалуйста, покажи мою бумажку вашим и объясни.

Реджеб.Хорошо. Хорошо.

Сталин.Только осторожно.

Реджеб.Да, понимаю. (Идет к двери.) Аллах! Аллах! (Останавливается.) Одно жалко, что ты не мусульманин.

Сталин.А почему?

Реджеб.Ты прими нашу веру. Обязательно, я тебе советую. Примешь – и мы тебе выдадим семь красавиц. Ты человек бедный, ты даже таких не видел – одна лучше другой. Семь звезд!

Сталин.Как мне жениться, когда у меня даже квартиры нет?

Реджеб.Потом, когда все устроишь, тогда женим. Прими мусульманство!

Сталин.Подумать надо.

Реджеб.Обязательно подумай. Прощай! (Идет.) У… У… Фальшивые деньги… ай, как неприятно! (Выходит.)

Сцена темнеет.

У Сталина проводят обыск. Находят книги: «Философия природы» и «Сочинения» Гегеля.

Булгаков делал запрос в Батуми, откуда ему сообщили, какие книги брал Иосиф Джугашвили в семинарской библиотеке. Выступая на съезде партии, через десятки лет, Сталин путал Гоголя с Гегелем.

Прошло более года. Жаркий летний день. Часть тюремного двора, в который выходят окна двух одиночек. Вход в канцелярию. Во дворе появляется несколько уголовных с метлами.

Надзиратель.Подметайте, сволочи!

Уголовный.Как паркет будет. (Уголовные курят, передавая друг другу папиросу.)

Сталин(появляясь в окне за решеткой). Здорово получается!

Уголовный.А, это ты, мое почтение!

Сталин.Какие новости?

Уголовный.Губернатор сегодня здесь будет.

Сталин.Уже знаю.

Уголовный.Ишь ты как! Политический, а ловчее нас.

Сталин.Просьба есть.

Уголовный.Беспокойные вы, господа политические, не можете просто сидеть. То у вас просьбы, то протесты, то газеты вам подавай. А у нас привал: сел – сиди.

Сталин.За что сидишь?

Уголовный(декламируя). «А скажи-ка мне, голубчик, кто за что у вас сидит? Это, барин, вспомнить трудно. Есть и вор здесь и бандит».

Сталин.Письмо на волю передать надо.

Уголовный.Сегодня такой хохот у нас в камере стоял. Хватились, а папиросы кончились. До того смешно – курить хочется, а нечего!

Сталин.Лови! (Бросает уголовнику пачку сигарет.)

Уголовный.Данке зер. Письмо в пачке?

Сталин.Ну, конечно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна
Андрей Сахаров, Елена Боннэр и друзья: жизнь была типична, трагична и прекрасна

Книга, которую читатель держит в руках, составлена в память о Елене Георгиевне Боннэр, которой принадлежит вынесенная в подзаголовок фраза «жизнь была типична, трагична и прекрасна». Большинство наших сограждан знает Елену Георгиевну как жену академика А. Д. Сахарова, как его соратницу и помощницу. Это и понятно — через слишком большие испытания пришлось им пройти за те 20 лет, что они были вместе. Но судьба Елены Георгиевны выходит за рамки жены и соратницы великого человека. Этому посвящена настоящая книга, состоящая из трех разделов: (I) Биография, рассказанная способом монтажа ее собственных автобиографических текстов и фрагментов «Воспоминаний» А. Д. Сахарова, (II) воспоминания о Е. Г. Боннэр, (III) ряд ключевых документов и несколько статей самой Елены Георгиевны. Наконец, в этом разделе помещена составленная Татьяной Янкелевич подборка «Любимые стихи моей мамы»: литература и, особенно, стихи играли в жизни Елены Георгиевны большую роль.

Борис Львович Альтшулер , Леонид Борисович Литинский , Леонид Литинский

Биографии и Мемуары / Документальное