Михаил Юрьевич Лермонтов

«Герой нашего времени»

I

Жуковский, а за ним Гоголь окрестили настроение Лермонтова словом «безочарование»; однако это настроение было скорее страстным, хоть и скоропроходящим «очарованием» всеми впечатлениями бытия. Скоропроходящим очарованием оно было потому, что все порывы чувства тотчас же охлаждались рассудком сильным и строгим, но не имевшим никаких определенных и установившихся взглядов на основные вопросы жизни, которые так волновали сердце поэта. Поэт то вырастал в своих собственных глазах до величественного образа пророка, то приравнивал себя к слабой промотавшейся толпе; молился искренно и вновь впадал в сомнение; искал покоя на лоне природы и бросался в кровопролитную битву; сочинял любовные стихи и в то же время писал эпиграммы на женщин; так поступал он, повинуясь поочередно то наплыву чувств, то неотвязным речам пытливого рассудка.

Такое нервное состояние души должно было отразиться на нервности в поступках. Поэт с Кавказа летал в Петербург, из Петербурга вновь на Кавказ; веселился в обществе и возвращался домой печальный, был печален в обществе и ехал веселиться за город, проказничал, как школьник, и вдруг становился угрюм и серьезен.

С этими капризами нервного и впечатлительного человека должны были считаться окружающие, для которых снисходительность к ним не была обязательна.

Нервность поэта, вырождавшаяся очень часто в капризное озорство, была главной причиной той несчастной дуэли, которая так неожиданно прервала жизнь Лермонтова.

Дуэль в то время была явлением очень обыкновенным не только в военных, но и в светских кругах общества; и для Лермонтова последняя дуэль была не первой. Ближайшие причины, вызвавшие ее, известны: она была следствием салонного соперничества двух молодых людей, из которых один, уступая другому в уме и таланте, кажется, побеждал его внешними преимуществами. Вражды, в точном смысле этого слова, между соперниками не было, так как ни идейная рознь, ни ревность их не разъединяли. Ценой победы был просто светский успех или, другими словами, удовлетворенное самолюбие, – кумир, которому Лермонтов приносил не первую жертву. Из показаний свидетелей ясно также, что Лермонтов всегда переводил спор на свою почву и выбирал оружие, которым его противник не владел, а именно: свое остроумие, желчное и беспощадное. Примирить противников могла только уступка со стороны Лермонтова, на которую он не соглашался, несмотря на многократные предостережения, или борьба на равных условиях и оружием, одинаково доступным обоим противникам.

Это состязание кончилось для Лермонтова плачевно и лишило Россию многих литературных сокровищ.

II

С юношеских лет Лермонтов стремился подыскивать для выражения своих поэтических настроений более широкие рамки, чем короткая лирическая песня. Он с особой любовью, как мы знаем, разрабатывал форму поэмы и драмы. Пробовал он в юности написать и повесть, но не хватило терпения ее окончить.

В последние годы своей жизни Лермонтов к этой попытке вернулся, очевидно, потому, что психический мир его излюбленного героя настолько расширился и углубился, что потребовал более детальной и свободной обработки, которую всего легче было осуществить в форме повести или романа.

Четыре попытки в этом роде были прерваны опять в самом начале. Неоконченной осталась какая-то фантастическая повесть («Лугин», 1841), напоминающая слегка «Портрет» Гоголя, – очень занятный рассказ, но ничего не дающий для определения нравственной физиономии главного героя.

Неоконченной осталась и другая повесть (1837–1838), в которой должна была быть рассказана история жизни некоего Саши Арбенина. Едва ли это тот Арбенин, который так трагично кончил свою жизнь[34].

Не окончил Лермонтов и романа «Княгиня Лиговская» (1836), в котором он собирался рассказать историю юношеских лет будущего «героя нашего времени» – Печорина.

В виде отрывка осталась, наконец, и повесть в стихах, известная под названием «Сказка для детей» (1839). Трудно отгадать ее смысл, так как повесть обрывается на первой же главе. Это – художественная картина барского светского воспитания; злая довольно сатира, и опять с демоническими мотивами. Для характеристики миросозерцания поэта она не дает почти ничего нового.

Все эти темы занимали Лермонтова в то самое время, когда он работал над «Героем нашего времени» (1839–1841), и, быть может, этим и объясняется, почему поэт бросал многие начатые работы. Все, что он хотел сказать в своих неоконченных повестях, он выразил полнее и более связно в той серии рассказов, которые он объединил под общим заглавием «Героя нашего времени».

Личность Печорина неразрывно связалась в нашем представлении с личностью самого поэта; и на сам роман мы привыкли смотреть как на литературное завещание, как на «последнюю исповедь».