Михаил Юрьевич Лермонтов. Личность поэта и его произведения

Часть той мировой мятежной, вечно голодной души, стремящейся в мечтах к великому идеалу, вечно готовой бороться за него в жизни, души очень «совестливой», хотя вместе с тем и очень гордой, которая жила в Шиллере, молодом Гёте, Байроне и французских романтиках тех годов, нашла для себя русское воплощение в сердце Лермонтова. Лермонтов был достоин вместить в себе эту беспокойную, бессмертную душу, которая в человеке – главный рычаг его деятельности, первое побуждение к движению вперед, грозный голос совести, неусыпно ему твердящий, что минута душевного покоя дана человеку лишь для того, чтобы ободрить его на дальнейшую тревогу ради личного блага и блага его ближних.

Поэзия Лермонтова, в которой все основные моменты этого борения духа нашли яркое и правдивое выражение, была, таким образом, бесспорно настоящей «прогрессивной» силой в русском обществе. Она отвергала всякий самодовольный покой духа, не позволяла людям засыпать в довольствие настоящим, толкала их вперед, учила строгому суду над самим собою и была в их глазах художественно воплощенным принципом неустанного «стремления», т. е. призывным, хоть и грозно-печальным голосом, раздававшимся тогда среди в большинстве случаев инертной и слабовольной массы.

Это отрицание душевного покоя во имя творческой тревоги и постоянного самонаблюдения и есть тот общечеловеческий элемент, который, помимо художественного, навсегда спасает поэзию Лермонтова от забвения.

Но отрицать покой не значит еще указать путь, по которому человек должен двигаться.

Настоящая роль вождя не может ограничиться одним призывом к работе: она должна наметить направление и по нему вести людей за собою. Вождем Лермонтов никогда не был; он не был проповедником установленных истин, а лишь отрицателем безверия, идеалистом разочарованным и ищущим убеждений; он был не сеятелем нового учения, а жестким орудием, подготовлявшим ниву для посева.

Современная Лермонтову лирика

I

При всем том своеобразном положении, какое занимает творчество Лермонтова в ряду современных ему литературных направлений, оно, как мы видели, по своему основному тревожному настроению не стоит одиноко. Общий смысл эпохи 30-х годов, эпохи умственных и нравственных борений и исканий, находится в полном согласии с основным фоном поэзии Лермонтова – поэзии, рассорившейся с жизнью и ищущей соглашения с ней на новых идейных и этических началах.

Многие крупные умы и сильные характеры того времени переживали ту же тревогу духа, которая так мучила Лермонтова. Люди старшего поколения чувствовали себя неловко в новых условиях, романтически настроенные души были взволнованы и мятежны и не могли разогнать тумана, который облегал их сердца; люди, способные в оценке жизни держаться трезвого, критического взгляда, реалисты по натуре, с большим трудом и при больших душевных муках вырабатывали в себе эту способность смотреть жизни прямо в глаза и рисовать ее без прикрас; наконец, люди с тяготением к философской отвлеченной мысли – и те прошли через испытание растерянной мысли и неудовлетворенных порывов сердца, прежде чем философский ключ ко всем тайнам бытия очутился в их руках – как им это показалось.

Вся эта тревога настроения и мысли нашла себе выражение во всех формах тогдашнего словесного творчества – в романе, в повести, на сцене, в статьях историков, критиков и публицистов.

И только в лирической песне эта характерная черта времени была представлена очень слабо.

Лирика Лермонтова составляла в данном случае исключение и одна говорила о том, как глубоко волнение и тревога могут захватить душу человека и с какой силой такая встревоженная душа может высказаться в песне.

Нужно заметить прежде всего, что вообще из всех форм художественного творчества наша интимная, лирическая песня всегда упорнее других противилась вторжению тревожных чувств в свою область. Даже в те годы, когда муза «мести, гнева и печали» стала громко заявлять о своих правах и, одержав с Некрасовым свою первую победу, могла надеяться на долгое торжество, – наша лирика в лице наиболее сильных поэтов оставалась спокойной в своем настроении.

С первых годов своего зарождения в начале XIX века, за сто лет жизни, русская лирическая песня всегда предпочитала задумчивость, грусть, размышление, созерцание, восторг или спокойное наблюдение всем бурным порывам сердца. Бурные порывы чувств бывали для нее большой неожиданностью. Только в самое последнее время, на наших глазах, лирика обнаружила особую душевную тревогу и нервность. В былые годы она была тем художественнее, чем спокойнее.