Несмотря на «довольно приятную», по его словам, жизнь в деревенской тишине, возле любящей матери и младших сестер, уже в начале июня 1834 года Глинка уехал в Москву. Ему хотелось свидеться там с Н. А. Мельгуновым и показать музыкальному миру древней столицы, что он «не даром странствовал по Италии». Своего рода творческий вечер, в котором при участии одаренной певицы-любительницы П. А. Бартеневой и «струнных инструментов» Глинка пел и играл свои сочинения, состоялся в доме Мельгунова вскоре по приезде композитора в Москву.
В свое пребывание там он слушал также сочинения местных композиторов и сам написал романс «Не называй ее небесной» на слова московского литератора Н. Ф. Павлова. Однако самым важным было то, что там с новой силой вспыхнуло в нем желание написать русскую оперу. Как вспоминал композитор, не только «слов», то есть либретто, но даже самого сюжета на примете у него не было. На некоторое время его внимание привлекла повесть «Марьина роща» В. А. Жуковского, и он даже импровизировал на фортепиано записанные позднее отрывки музыки оттуда (частично вошедшие в «Ивана Сусанина»). Тем не менее слащавая чувствительность ее содержания, лишенного подлинно народного характера, вскоре Глинку охладила.
Хлопоты о получении нового заграничного паспорта привели Глинку в Петербург. И хоть «выпал снег, зимний путь установился», с отъездом оттуда он не спешил, а затем «решительно остался» в России.
Удерживали его теперь там два серьезных обстоятельства. В доме своего родственника, А. С. Стунеева, Глинка встретился с Марией Петровной Ивановой, и постепенно ее «миловидность» и «некоторая врожденная грация» пленяли его все более и более. Девушка начала брать у Глинки уроки пения и принимала участие в домашних концертах у Стунеевых. По словам композитора, в иные дни они подолгу шушукались, «сидя на софе». Увлечение Глинки постепенно росло. Воспоминание о Марии потускнело, и в письме к матери он признавался в том, что новое чувство спасло его «от гибели». Теперь семейное счастье казалось ему возможным.
Осенью 1834 года приятель Глинки, «огромного роста капитан» Ю. А. Копьев, привел к нему «маленького человечка в голубом сюртуке и красном жилете, который говорил пискливым сопрано. Когда он сел за фортепьяно, оказалось, что этот маленький человек был бойкий фортепьянист, а впоследствии весьма талантливый композитор — Александр Сергеевич Даргомыжский»,— вспоминал Глинка в «Записках».