Михаил Катков. Молодые годы

Катков, будучи уже в зрелых годах, в своей статье «Заслуга Пушкина» (5 июня 1880 года) накануне открытия памятника поэту на Тверском бульваре попытался соединить два контрапункта как части единой симфонии в пространстве города: «В Москве на Красной Площади, — писал он, — высится памятник Минину и Пожарскому. Их деяние золотыми буквами вписано в русскую историю, и воздвигнутый памятник будит в нас высокое чувство народного самосознания и веру в Промысел, управляющий судьбами нашего отечества. То было в смутную пору нашей истории, с лишком три с половиною века назад. Прервалось преемство царского рода: власть, так тяжко собранная и возвеличенная, утратила свою святость, переходя из рук в руки путем преступлений, обмана, измены. Государство зашаталось. Русская земля, казалось, погибла. Иноземный враг уже владел Москвою. И вот тут-то на голос простого человека из народа встала вся Русская земля. Всё поднялось, всё вооружилось; всё несло достояние и кровь свою за веру и отечество. Великое, беспримерное народное движение, исполненное силы и духа и вместе смиренное духом, простое и некичливое в своем величии! Иноземный враг был посрамлен и изгнан, крамола раздавлена, государство спасено, и верховная власть бережно и без ущерба передана избраннику всей земли Русской, родоначальнику нового царствующего дома, открывшего новую эру в истории нашего отечества. И вот в Москве, колыбели русского единовластия, поставлен памятник вождям свободного народного подъема, которым спасено было Русское государство и в котором впервые сказалось несокрушимое единство нашего народа и его дух, воспитанный церковью»[49].

Прошло двести лет после изгнания поляков из Москвы, а русско-польская тема приобрела совершенно новое выражение.

В марте 1818 года Александр I выступил на открытии польского сейма, посулив Польше новые земли, а России — конституцию наподобие польской. За два года до этого акта 15 ноября 1815 года Александр I утвердил Конституционную хартию Царства Польского, согласно которой оно становилось неотделимой частью Российской империи; российский император объявлялся наследственным польским королем, а его власть ограничивалась хартией. Она провозглашала равенство всех перед законом, неприкосновенность личности и собственности, свободу вероисповедания, печати и другие гражданские права, разделение властей, относительно демократичную избирательную систему и т. п. Управление Царством Польским осуществлялось наместником при участии двухпалатного сейма. Поляки получали то, что русские либералы и радикалы-революционеры из дворян, каждый по-своему примеряли в качестве образцовой модели общественно-политического устройства России.

Среди принципиальных противников либеральных реформ Александра I был Николай Михайлович Карамзин (1766–1826). Еще до Отечественной войны 1812 года он сблизился с великой княгиней Екатериной Павловной, возглавлявшей аристократическую оппозицию правительственному курсу. В Твери в ее «Очарованном замке» он читал главы из первых томов «Истории государства Российского» и в феврале 1811 года по ее просьбе составил «Записку о древней и новой истории России в ее политическом и гражданском отношениях» — своеобразный меморандум, трактат русского консерватизма, вызванный его неприятием преобразовательных планов Сперанского. «Мы стали гражданами мира, перестав при этом быть гражданами России»[50], — с сожалением признавал Карамзин.

Спустя сорок с лишним лет карамзинская декларация будет иметь свое продолжение и, как бы через призму времени, содержащиеся в ней идеи преломятся в свете новых реформ. Великий князь Константин Николаевич, в отличие от своего дяди и тезки цесаревича Константина Павловича, будет пытаться играть при своем венценосном брате ту же роль, которую до этого выполнял Сперанский. Таким образом, в правительственных сферах оформлялась и развивалась в течение долгого времени политика либеральной бюрократии, против которой последовательно выступали сначала Карамзин, а затем Катков, черпавший из наследия историка поддержку в своих публицистических баталиях.

В 1870 году Михаилу Никифоровичу представилась возможность выразить свое отношение к работе Николая Михайловича в связи с запретом цензуры публиковать «Записку» Карамзина в декабрьском номере «Русского архива». «Исторические идеи имеют свою относительную ценность, — отмечал Катков. — Что перед высшими требованиями является ложью и несправедливостью, то было в свое время и истинно, и справедливо, и необходимо». Для Каткова, несмотря на его оговорку, было принципиально важным подчеркнуть именно ценность, преемственность и неизменность их общей позиции в отношении самодержавной власти в России: «Карамзин имел в виду всего более уяснить примерами из нашей истории, поставить на твердом основании и отстоять принцип самодержавия против некоторых окружавших государя людей, желавших, как полагал Карамзин, ограничить его власть в свою пользу»[51].