Михаил Ромм. Способ жизни

^{[ГЦМК КП-16249/8]}

Лишенные всякой сусальности, показываемые события предполагали черно-белый фильм. Это не значит, что такой снимать проще, чем цветной. Черно-белое кино появилось на свет раньше, в изобразительном отношении у него имелись большие успехи. Так что у Лаврова были сильные конкуренты из предшественников. Творческий багаж скромный: фильм «У тихой пристани», снятый в паре с С. Шемаховым, и одна короткометражка. Ромм посмотрел обе вещи — хватка чувствовалась. Стали работать, и результат превзошел все ожидания.

Каждую мизансцену Лавров готовил, не жалея времени. Продумывал все до мелочей. В кадре ни одного лишнего предмета, ничто не отвлекает внимание зрителей от происходящего на экране. Свет, композиция, чередование крупных и средних планов, как, например, это сделано в одной из важных сцен фильма — разговоре приехавшего в деревню Гусева с отцом. Здесь кадры напоминают мастерские графические работы. На черном фоне: портрет в профиль лежащего на раскладушке сына. Отец сидит за пустым дощатым столом. Каждое сказанное собеседниками слово будто материализуется и повисает в воздухе, чтобы была возможность его обдумать.

Кстати, некоторым критикам эта сцена пришлась не по вкусу. Морщились, мол, вставной номер. Авторам захотелось подчеркнуть крестьянское происхождение Гусева, человека с природными корнями, в отличие от интеллигентного барчука, балованного Куликова.

Вряд ли с этим можно согласиться. Поездка в деревню придает сюжету дополнительные возможности, делает его более разнообразным. Нельзя же ограничиваться институтом и лабораторией. Однако главное в другом — между отцом и сыном идет серьезный разговор. Крестьянин и ученый беседуют о смысле жизни. Отец допытывается, доволен ли Дмитрий своей жизнью; стоит ли его работа того, чтобы так рисковать; может, напрасно затеяли возню вокруг атомов. На все вопросы Гусев лапидарно отвечает: доволен, стоит, не зря. И, наконец, последний, самый запоминающийся, по Штирлицу, вопрос:

— Ты бомбу делал?

— Делал, — признается сын. — Если бы мы ее не сделали, не было бы у нас этого разговора, батя. И половины человечества тоже не было.

У фильма открытый финал. Он завершается весьма оригинально: накануне операции тяжело больной Гусев посылает Леле игривую записку, в которой просит, чтобы Илья достал ему какие-нибудь брюки, и тогда они втроем смогут сходить вечерком в ресторан «Арагви»…

На пути к экрану у «Девяти дней» нашелся еще один солидный противник: руководители атомной промышленности считали, что фильм, показывая подстерегающие ядерщиков опасности, отпугнет молодых людей от этой специальности. Ромм приложил немало усилий, чтобы отстоять свое детище. Фильм вышел, и, как стало ясно через какое-то время, опасения атомщиков оказались напрасными, они сами это признали.

(Недавно мне подвернулась возможность поговорить о фильме Ромма с группой ныне действующих серьезных физиков. Пожилые люди с горечью констатировали, что фанатиков, подобных Гусеву, в их среде год от года становится меньше. Все упирается в маленькие зарплаты, невозможность прокормить семью. Отсюда и уход из науки в коммерческие структуры, из академических институтов в отраслевые. Раньше такое представить было невозможно.)

К удивлению чиновников, фильм стал лидером проката 1962 года, он опередил такие картины, как «Королева бензоколонки», «Семь нянек», «Деловые люди» (это все комедии), «Дикая собака Динго».

Фильм «Девять дней одного года» принадлежит к когорте новаторских произведений. Во-первых, в нем впервые затронута засекреченная тема — исследования в области ядерной физики. Работники этой отрасли являлись сотрудниками режимных предприятий, о своей работе особенно не распространялись, уже одно это накладывало на них флер романтики.

^{И. Смоктуновский и Т. Лаврова в фильме «Девять дней одного года»}

¹⁹⁶¹

^{[РИА Новости]}

Во-вторых, Ромм использовал здесь новые режиссерские приемы, которые привлекали внимание искушенных зрителей. Из-за одной новации фильм может показаться суховатым — в нем нет музыки. Отсутствует та субстанция, про которую критики, когда хотят похвалить фильм, пишут, что она сливается с действием. В большинстве картин действительно сливается. Зрители привыкли к тому, что кульминационные моменты происходят на фоне музыки. В «Девяти днях» этого нет. Хотя композитор имелся, его фамилия указана в титрах, и музыка уже была записана. Но постепенно рисковый мужик Ромм от нее отказался. Видимо, счел, что в серьезном произведении она отвлекает внимание зрителей. Тут режиссер, скорей всего, ошибся. Его картина представляет собой удачный сплав производственного фильма (попытка Гусева и его коллег получить термояд) и элементарной мелодрамы (любовный треугольник Гусев — Леля — Куликов). Порой в обе части так и напрашивается музыкальный момент. Здесь же музыка прорывается в гомеопатических дозах, когда без нее невозможно обойтись: на свадьбе Лели и Гусева в ресторане и на танцплощадке парка.