Михаил Ромм. Способ жизни

Едва услышав о негативных замечаниях в чеховском письме, Михаил Ильич готов был броситься на защиту товарища. Он преклонялся перед гражданским мужеством Эйзенштейна. Ведь, создав вторую серию фильма «Иван Грозный», режиссер не побоялся дать отрицательную оценку диктатуре. Причем сделал это в опасных условиях. Буквально с риском для жизни.

Письмо оказалось объемистым, страниц 15 машинописного текста. С первых же строк Михаил Александрович определяет вектор своих размышлений:

Одна из положительных сторон «Грозного», как и других ваших фильмов, это их четкая, ясная форма как в постановке режиссера, так и в игре актеров. Нет другого театра на свете (я видел театры Европы, Англии и Америки), который так ценил бы, любил и понимал форму, как русский. Эта положительная сторона ваших фильмов имеет, однако, и свою отрицательную сторону: форма у вас не всегда наполнена содержанием.

И далее артист, пожалуй, излишне велеречиво, время от времени делая Эйзенштейну комплименты, развивает этот спорный тезис. Мол, в «Грозном» ему не хватает «максимума эмоций». Актеры играют в ущерб своему чувству, а чувство в театральном искусстве ценнее мысли. Форма же очаровывает нас, но оставляет холодными. Русским актерам присущи сильные и горячие чувства. Только необходимо уметь их вскрыть.

Племянник литературного классика рассказывает о своих методах, которыми пользуется при работе над ролями. Предлагает способы, призванные пробудить нужные для трагедии чувства.

В своем письме Михаил Александрович ведет очень профессиональный разговор об отношениях актеров и зрителей. Выводы его сложны. Они понятны лишь посвященным:

Может быть, впечатление мое ошибочно, но оно таково: делая паузы между отдельными словами, вы думаете, что эти паузы производят на зрителя впечатление чувства, которым в эту минуту должен жить ваш герой. Может быть, полусознательно вы ожидаете, что в этот молчаливый, напряженный момент (0,2 секунды) в вас самих вспыхнет чувство и вы передадите его зрителю в следующем слове. Может быть, наконец, вы (также не вполне сознавая это) надеетесь на то, что в самом зрителе вспыхнет чувство в эти 0,2 секунды. Но происходит обратное: благодаря этим задержкам зритель остывает, и вам все снова и снова приходится завоевывать его внимание. Ваше напряжение, которое заполняет для вас эти 0,2 секунды, переживается зрителем как время пустое, ничем не заполненное. Напряжение это не есть чувство и никогда не перейдет в него. Напротив: как всякое напряжение, оно задерживает и парализует чувство. Энергия такого напряжения центростремительна, она направляется вовнутрь. Чувство же всегда направляется вовне, оно центробежно и поэтому несовместимо с напряженными мгновениями, прерывающими вашу речь. Возможно, что, затягивая вашу речь, вы хотите тем самым придать ей характер значительности. Если это так — то и здесь вы невольно впадаете в ошибку. Растянутая речь, не согретая большим чувством, производит впечатление неоправданного пафоса, который делает всех действующих лиц похожими друг на друга.

Для сравнения М. Чехов рассказывает о практике американских актеров и режиссеров. Приводит примеры затянутых, по его мнению, сцен в первой серии «Грозного». Дает советы, как усилить режиссерскую атмосферу.