Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Наутро пришел порученец Ежова и повел нас втроем по магазинам. Мы купили себе новые костюмы, ботинки, пальто, шапки, белье, сорочки. За день со всем этим справились. Трудность была с Красюковым – никак не могли подобрать ему пальто. Роста он был необыкновенного – побольше двух метров. Какое пальто ни примерит – оно ему то узко в плечах, то коротко, то рукава малы. К концу дня нашли и ему по росту пальто. Купили себе и новые чемоданы.

Переодевшись в номере, поднялись в ресторан пообедать. Никто на нас уже не косился, так как одеты мы были вполне прилично. Вечером пришли к Ежову по его указанию. Осмотрев нас, он сказал: «Ну вот, теперь дело другое, народ что надо. Идите отдыхайте. Работать будете в Москве, у меня в аппарате, дадим вам квартиры, дачи. Привезем ваши семьи в Москву».

Что нам оставалось делать? Поблагодарить за доверие, вот и все. С неделю или немного больше мы продолжали жить в номерах и гуляли по Москве, нашли столовые и там организовали себе довольно хорошее питание. Ходили в кино, в театры, в музеи. Потратив выданные нам деньги, пошли к начальнику АХО, он выдал еще. Дней через десять к нам снова пришел тот же порученец и сказал: «Поедемте подбирать вам дачи». Логачеву и Красюкову дачу подобрали довольно быстро. В тридцати – тридцати пяти километрах от Москвы нашли довольно большую дачу с множеством комнат. Там был обширный двор, обнесенный высоким забором, во дворе – гараж, спортивный инвентарь, следы от клумб, фонтан. На даче сохранилась вся мебель и даже посуда. Видно было, что дачу хозяева покинули недавно.

Дачу мне подыскивали довольно долго. Все попадались большие или неудобные по другим причинам. Наконец попалась в противоположном, северо-западном, направлении чудесная по архитектуре дача с мезонином, прекрасным двором. Внутри была хорошо обставлена. Внизу четыре комнаты и кухня, вверху небольшие две комнаты. Во дворе – сад, вдоль ограды – сосны, ели. Недалеко от веранды – фонтан со скульптурой. Была эта дача недалеко от Минского шоссе.

Порученец Ежова настоял, чтобы мы на каждой даче составили опись, что есть, затем написали, чего не хватает. Далее стали ездить в другие пустовавшие дачи, подбирать недостающие вещи. Порученец давал указание другим сотрудникам, где что взять и куда что отвезти. Так мы несколько дней устраивали будущее наше жилье.

Что же произошло? Почему вчерашние арестанты, вчерашние враги народа, люди, которые еще не получили новых партбилетов, у которых еще нет паспортов, подбирают дачи, обставляют их всяким имуществом?

Шолохов, оставшись в Вешенской один, без прежних своих товарищей, названных врагами народа, не поверил этим бредням. Как он мог верить тому, чего не было? Он лучше, чем кто-либо, знал нас. Знал, чем каждый дышит. Нужно быть наивным человеком, чтобы думать, что Шолохов, живший с нами в одной коммунистической семье, не знал нас, он, большой психолог, великий талант, как мог он не знать нас досконально?

Шолохов прекрасно знал меня как коммуниста, который настоятельно советовал ему написать книгу о колхозах, как коммуниста, который в беседах с ним заинтересованно и горячо говорил о будущей книге. В этих беседах шла речь о колхозниках, председателях колхозов, секретарях парторганизаций, о показе в книге того богатства, которое окружало нас, богатства новой, доселе невиданной колхозной жизни, о людях, которые делали эту новую жизнь, о классовой борьбе, которая шла вокруг нас, о борьбе коммунистов с матерыми врагами колхозной жизни. Как мог Шолохов поверить тому, что Луговой, Красюков, Логачев, Корешков, Слабченко, Шевченко – враги народа, когда они, эти люди, вели самую активную борьбу с кулаками, подкулачниками, белогвардейским офицерьем, притаившимся в деревне. Эти люди каждый день и каждый час находились на передовой линии фронта в борьбе с половцевыми, островновыми и им подобным. Как могли эти Нестеренки, Давыдовы, Нагульновы, Разметновы – коммунисты – большевики, показанные в «Поднятой целине», быть врагами народа? Он их знал и в 1930 году, он их знал и во все последующие годы, вплоть до момента ареста. Он жил с ними одной жизнью, одними мыслями. Он, Шолохов, вместе с ними боролся за увеличение озимых посевов, как более урожайных, чем яровые посевы, за развитие племенного животноводства, за хорошие животноводческие постройки, за лучший посев проса, за сокращение сроков сева, за ударную уборку хлеба, за успех хлебозаготовок. Он хорошо знал нас в быту, на отдыхе. Он знал, чем мы живем, знал наши слабости, знал, кто чего стоит.