Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг.

Я позвонил Шолохову и сказал, что Погорелов хочет с ним поговорить об очень важном деле. Михаил Александрович согласился немедленно его выслушать. Погорелов пошел к Шолохову. Через несколько минут Шолохов попросил зайти к нему.

Разговор был короткий. Шолохов сказал: «Не откладывая ни на минуту, едем вместе в Москву». Через полчаса мы выехали на его машине, никому ничего не сказав.

Все это сильно взволновало и расстроило Шолохова. Всю дорогу в Москву он молчал, курил. Иногда говорил: «Вот подлецы».

Что еще нам стало известно со слов Погорелова? Задание это ему дали работники областного аппарата НКВД Коган и Щавелев. Что руководил их провокационной работой лично Григорьев – начальник областного управления НКВД, тот самый, который допрашивал меня в Новочеркасской тюрьме в 1937 году. Он же, этот Григорьев, давал указание Лудищеву – начальнику Вешенского райотдела НКВД – допрашивать казаков с целью получить от них показания, что Шолохов – организатор повстанческих групп на Дону.

Коган и Щавелев заверили Погорелова, что все это известно лично Ежову. Все, что рассказал нам Погорелов, было чудовищно неправдоподобно, до глубины души возмущало, обижало.

Разобраться во всем этом можно было только в Москве, у Сталина. К нему и пошел Шолохов сразу же по приезде. Сталин обещал во всем разобраться. Сказал, чтобы Шолохов подождал несколько дней в Москве, пока его вызовут. Дело принимало сложный, затяжной характер. Приходилось ждать, а на душе было тревожно, томила какая-то неизвестность. Что там готовилось? Как могла обернуться вся эта стряпня, было неизвестно. Твердо мы знали одно – что мы не виноваты. Никаких повстанческих групп мы не организовывали. Никаких чуждых мыслей у нас не было. Мы все свои силы, все свои знания отдавали делу партии, делу Ленина. Но факт оставался фактом – Шолохова, вместе с ним и меня, уже целая группа видных работников НКВД хочет сделать врагами народа. Они организовали уже свои силы, расставили по местам и начали действовать: проводили допросы, добывали показания. Это уже стало известно многим – и друзьям нашим, и врагам. Евдокимов находился от этого в стороне, но Григорьев, ставший после него начальником областного управления НКВД, держал все это в своих руках. Собирал и накапливал материалы. И вдруг так неожиданно одно звено в его цепи лопнуло. Погорелов отказался выполнить главное поручение органов, не согласился быть подлецом, не пошел на роль организатора клеветы, отказался стать мошенником и сволочью. Но ведь они, Григорьев с подручными, стоят у вершины власти, они все могут. Как только они узнают, что Погорелов их предал, как только узнают, что Погорелов обо всем рассказал мне и Шолохову, нам несдобровать. Они пошли бы на любые провокации, на уничтожение нас, лишь бы выгородить себя.

После разговора со Сталиным Шолохов несколько ободрился, ожил. Он пытался шутить, отвлекаться от мрачных мыслей, но дело не клеилось. Широко в то время развернулась кампания по уничтожению видных деятелей нашей партии.

Мы гуляли по Москве, ходили в театры, кино, музеи. Шолохов побывал в редакциях, издательствах, в Союзе писателей. Однажды к нему в номер пришел Фадеев с женой. Писатели вдвоем вышли в коридор и там долго разговаривали. Шолохов потом рассказал мне, что он Фадееву поведал, зачем приехал к Сталину, и попросил его, как члена ЦК партии и руководителя Союза писателей, выступить в его защиту. Но Фадеев отказался что-либо сделать…

* * *

Мы продолжали ждать вызова к Сталину. Иногда Шолохов звонил Поскребышеву, спрашивал, как дела. Но ничего нового не было. Как-то Шолохов, вернувшись от Поскребышева, сказал, что Сталин вызывает в Москву много людей из Ростова, Вешенской и Москвы, что дело за их приездом.

В Москву приехал Погорелов и пришел в номер к Шолохову, он почти все время был в номере, бежал из Вешенской тайком, хоронился в копнах. По вечерам Погорелов заводил вполголоса песню «Эй, вы, морозы, вы, морозы лютые». 28 или 29 октября часов в 11 дня позвонили из Кремля и сказали, чтобы Шолохов явился в ЦК. Они пошли вместе с Погореловым. Шолохов сказал мне, чтобы я сидел у телефона и ждал звонка.

…Проходя по коридору, Погорелов тихонько запел «Эй, вы, морозы…», а Шолохов сказал: «Сейчас поем тихонько «Эй, вы, морозы…», а вот вернемся, тогда уже запоем на весь голос или попадем (он показал пальцами) за решетку…» Это мне стало известно потом, когда вернулись, а тогда…