Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

– Я разговаривал недавно с одним добрым собеседником, – говорил Михаил Александрович, – высказывал свои сомнения всяческие, вспоминал историю главы о раскулачивании… Собеседник сказал мне: «Тогда не боялись писать, что ж вам сейчас беспокоиться?» А беспокоиться, конечно, приходится не столько о трудностях при встречах с людьми, боящимися правды, но, главное, о том, как наиболее точно эту правду написать…

– Пишете сейчас? – спросил я осторожно.

– Конечно, пишу… На рассвете, когда никто не мешает и хорошо думается… Каждый день… Медленней, чем хотелось бы, но каждый день.

…Мы уже сидели больше трех часов. Весна разливала за окнами свое тепло… А мы все слушали чуть глуховатый голос Михаила Александровича и любовались про себя им, как всегда, подтянутым, вобравшим огромный заряд мысли, поверявшим нам свои сокровенные думы. И казалось, все ушло куда-то далеко. Был только кабинет, заполненный весенним светом, и рядом сидящий любимый наш писатель. И вдруг в эту тишину ворвался телефонный звонок. Шолохов снял трубку. Это была междугородная. Шолохова вызывал Крым. Михаил Александрович слушал, изредка прерывая далекого собеседника вопросами. А когда разговор закончился, сказал:

– В Крыму много виноградников померзло… Беда. – И вздохнул: – Суровая и бесснежная зима была… У нас тут тоже виноград померз… Вот и Мария Петровна жалуется.

– Я пришлю черенки, – сказал Калинин.

– Спасибо, Толя. – Шолохов тепло посмотрел на Калинина.

Подходила пора отъезда. До вечера мы должны были вернуться

в Ростов. Да и не хотелось больше утомлять нашего радушного хозяина, не хотелось мешать ему работать. Мы вышли на крыльцо и остановились возле белой березки, что стоит у дверей шолоховского дома. Теплый воздух шел от переливавшегося под солнцем Дона. Мы обнялись с Шолоховым.

– Приезжайте, – сказал он. – Приезжай, сынок, – обратился Михаил Александрович к Анатолию Калинину.

Молча мы подъехали к парому и только там, уже переправляясь через Дон, скупо заговорили.

Машины резко пошли в гору. Слева от нас мелькнула дорога в хутор Кружилин. Провожавший нас до границы района секретарь райкома партии Булавин сказал, глядя в сторону хутора:

– Здесь родился Михаил Александрович. Мы вернули на место хату, где он родился. Кто-то ее уже передвинул в другое место. Много людей приезжает сюда. Хотят видеть все шолоховское. Мы думали музей открыть в этом доме, да Михаил Александрович сказал: «Рано». Запретил, одним словом.

На границе Вешенского и Боковского районов мы вышли из машины, чтобы попрощаться. Чудодейственная донская весна нахлынула на нас пением жаворонков, первой травой, первыми голубыми и желтыми полевыми цветами. И было радостно и светло на сердце. Что-то еще произошло в жизни такое, что никогда не забудется.

Мы сели в машины, захлопнули дверцы и взяли курс на Ростов.

У Лебяжьего Яра (1973)

Когда в апреле прошлого года мы вместе с Анатолием Калининым по приглашению Михаила Александровича Шолохова улетали из Ростова в станицу Вешенскую, стояла ветреная погода, предвестница жары и суховеев, напавших прошлым летом на многие южные области. Полет на стареньком «Ан-2» был трудным. Почти долетев до Базков, где распложен аэродром, связывающий Ростов с Вешенской, мы вынуждены были вернуться в Миллерово и уже на райкомовской машине добираться к Шолохову.

В этом году весна запоздала. Холодная погода устойчиво стояла на Дону. Перед вылетом из Москвы в теплый воскресный день я позвонил Михаилу Александровичу. На мой вопрос, как он себя чувствует, Шолохов ответил:

– Я-то себя чувствую хорошо… А вот погода подводит. Пятый день пасмурно, а дождя нет. На улице восемь градусов тепла. – В голосе его были тревога и несвойственное ему раздражение. – Позвони из Ростова.

Утром 24 мая уже из Ростова я позвонил в Вешенскую, чтобы поздравить Шолохова, – в этот день ему исполнилось 68 лет. В трубке зазвучал совсем другой, с бодрой, веселой интонацией голос Михаила Александровича:

– Спасибо… Дожди прошли. Что собираешься делать на Дону?

– Несколько дней хочу провести в Цимле.

– Очень хорошо… А когда вернешься, прилетай ко мне.

– Я думал, из Цимлы машиной…

– Дорога за Цимлой плохая… Придется вернуться в Ростов, а оттуда самолетом. Буду ждать.

…И вот вместе с Николаем Козловским на маленьком самолете «Як-12», чем-то напоминающем голубую стрекозу, мы летим в Вешенскую. Уже далеко не молодой летчик, со стриженой седой головой, Тимофей Сафонович Смоляков время от времени оборачивается к единственным сидящим за его спиной двум пассажирам и показывает то направо, то налево, приглашая полюбоваться раскинувшейся под крыльями самолета, омытой щедрыми дождями природой. Около двух часов продолжается этот безмятежный, тихий полет. И вдруг появляется белый элеватор и голубовато-свинцовая полоска Дона.

– Приехали, – говорит Смоляков, направляя свою «стрекозу» к небольшому, стоящему среди волнующихся трав дому.

У самолета нас встречает секретарь Шолохова – Андрей Зимовнов.

– В пять часов вас ожидает Михаил Александрович, – говорит он. – Сейчас он отдыхает…