Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 2. 1941–1984 гг.

Ф.Б. Действителен ли факт, когда Чернецов пытался стрелять в Подтелкова, а Подтелков опередил и зарубил его?

М.А. Тогда не разбирались, кто кого.

Ф.Б. Как понимать Якова Фомина? Кто он, демагог или бандит?

М.А. Скорее всего, он заблудившийся в сложной обстановке. Банда была ему не с руки, в банде убили его двоюродного брата. Казак он малограмотный, маломощный середняк, хотел примириться с Советской властью, а тут арестовали его жену. Вот это его и взбунтовало.

Ф.Б. Как отнесся к финальной сцене «Тихого Дона» Сталин?

М.А. Этого я не знаю.

Ф.Б. А М.И. Калинин?

М.А. С ним я мало встречался, относился он ко мне великодушно. В беседе с Косыгиным я узнал, что Сталин любил читать мои книги, часто обращался к цитатам из «Поднятой целины» на Политбюро. Сталин очень много читал и разбирался в литературе. Вспоминаю и я, при встречах со Сталиным он читал наизусть целые страницы из «Тихого Дона». Память у него отличная. В первый раз со Сталиным я встретился на даче у Максима Горького. Горький устроил эту встречу сознательно, сам он не мог преодолеть противников моего «Тихого Дона», поэтому в нашей беседе он помалкивал. Сталин больше интересовался мною, а Горький только поддакивал, оценивая художественную сторону «Тихого Дона», Сталин особое значение придавал социальной направленности романа. «Ваши коллеги, – говорил Сталин, – толкуют, что вы преувеличиваете историческую роль казачества. Не слишком ли вы идеализируете Корнилова? Говорят, враг не может быть таким человечным, как вы его рисуете». – «Я не Корнилова тогда приукрашивал, – ответил тогда я ему, – а полководческое мастерство царского генерала и показал, как было трудно побеждать их нашим красным командирам, не имеющим военной выучки».

Вопросы Сталина были прямыми и острыми. Полемизировали принципиально и бескомпромиссно, особенно о среднем крестьянстве и казачестве. Пролетарский писатель не вмешивался, он крестьянства не знал. Подшучивали они потом надо мной, когда я учил их, как ловят рыбу на Дону удочками. Сталин рассказал тогда эпизод из гражданской войны. Были они тогда с Ворошиловым под Царицыном. Штабные вагоны стояли на запасных путях. Привели к ним красноармейцы пленного офицера в чине подхорунжего. Разговаривать не хотел с нами, матерился, плевался, ругал их, оскорблял, требовал расстрелять его.

– Контрик, – сказал Сталин, – но мы его не расстреляли, решили с ним побеседовать. Не хотел он с нами говорить, а когда задели его русскую офицерскую честь и спросили, кого он защищает, он с гордостью ответил: «Отечество!» Мы разъяснили ему тогда, что такое «отечество». Тот офицер ответил: «Меня учили воевать с врагами отечества, а сейчас идет братоубийство. Черт вас знает, за что вы воюете? Если вы за рабочих и крестьян, я готов служить с вами». Рискуя, поверили, храбрым оказался командиром. И сейчас занимает большой военный пост.

К.П. Не касались ли вы в этой беседе письма к Феликсу Кону?

М.А. При мне Сталин ничего не говорил, но сообщил, что до него доходили слухи о моем желании обратиться к нему и что мне препятствовали, не пускали. Видимо, эти слухи дошли до Горького, и встреча была не случайной. В этом отношении Горький сделал мне неоценимую услугу. В конце беседы Сталин мне сказал: «Запишите мой телефон и прямой. Понадоблюсь, звоните без стеснений».

Ф.Б. Пользовались вы творческим опытом М. Горького?

М.А. Нет. По этим вопросам на поклон к Горькому не ходил. Он жил раньше меня, среда его была пролетарской в буржуазном обществе, поэтому на первом этапе он не совсем понимал «большевистскую» революцию, а осознав ее, он стал ближайшим другом В.Н. Ленина и И.В. Сталина.

Осталось в памяти, как Горький однажды пригласил меня в комнату, присел к камину и заговорил о книге «Клим Самгин». Спросил, нравится ли она мне. Я высказал ему, что понравилось, а что не понравилось, а в целом похвалил. Горький с большим вниманием выслушивал мои критические замечания, с интересом выясняя мои позиции, и похваливал.

Ф.Б., говоря о литературном языке и стиле, спросил:

– Кто вам больше всего нравится из прозаиков?

М.А. Гоголь, Чехов, Толстой, Бунин, не говоря уже о Пушкине. Горького любил подростком, потом разобрался, он не работал над стилем и формой. У Горького я любил «Челкаш». Лесков нравился, Серафимовичем зачитывался, особенно «Городок в степи», что касается «Железного потока», то он слаб. Серафимович сам плавает в этом потоке. Много читал, у каждого писателя есть свои сильные и слабые стороны по форме и по содержанию. В оценках всегда надо быть осторожным.

Далее разговор зашел о Чаковском, который написал книгу о защитниках Ленинграда.

М.А. Прочитав ее, Жуков пытался встретиться с автором, имея на этот счет крупные замечания. Дело дошло до ЦК. А когда Чаковский приехал, Жуков его принял стоя и спросил: «На каком основании вы пишете о Ленинградском фронте, какими материалами вы пользовались? На это есть архивы, это недобросовестно, так писать нельзя».

Затем собеседники переключились на лексику в произведениях Михаила Александровича.