Чуть позже, месяца через два-три, он затеял странную интригу. По-видимому, кто-то его жестоко дезинформировал. Он обратился в ЦК с утверждением, что статью за Шкерина и памфлет за Шолохова писал… Шахмагонов и стоящие за ним силы. У меня потребовали оригинал памфлета. На счастье, я его сохранил. Ну а Шкерин был под рукой. Видимо, кому-то удобной показалась моя фигура, чтобы все списать на меня.
Пришлось и мне уйти из «Комсомольской правды». Предлогом была избрана, однако, не полемика о псевдонимах.
После публикации памфлета и статьи Шкерина мое положение в редакции осложнилось. Отношения с моими коллегами раздвоились. С одними установились дружеские отношения, другие проявляли откровенную враждебность, превосходящую своей мерой значение любого литературного спора. Вслед за Бубенновым и Шолоховым меня причислили без каких-либо оснований к антисемитам.
Об этом массовом идиотизме много писалось и говорилось; с легкостью необыкновенной, близкой к помешательству, еврейские литераторы зачисляли в антисемиты всякого, кто хотя бы раз посмел выступить с критикой какого-нибудь произведения, автором которого был еврей. В таких случаях человек, не будучи антисемитом, после зачисления его в эти ряды волей-неволей становился таковым.
Меня это не коснулось. Как я мог стать антисемитом, учившись в школе с еврейскими мальчиками и еврейскими девочками, имея друзей и неприятелей как среди русских, так и среди евреев. Еврейские мальчики влюблялись в русских девочек, русские девочки влюблялись в еврейских мальчиков. Русский народ всегда был терпим к людям любой национальности, именно поэтому большевистский интернационализм Ленина – Троцкого был легко воспринят в России.
Русский человек откровенен, поэтому независимо от национальной принадлежности выскажет осуждение за безнравственный поступок. А в литературе и искусстве? Если русский художник допустил слабину в своем творчестве и ему об этом сказали, никто не назовет критика русофобом; возможна острая полемика, но без примеси национальных мотивов.
Да, редакция раскололась, русские со мной, мои коллеги евреи – враждебны.
Я знал, что кто-то уже работает над тем, как меня убрать из «Комсомолки». На Шолохова броситься не смели. Но видимо, и использовать выступление Шкерина предлогом для моего удаления из газеты не могли. Надо полагать, что лицам, от которых зависела перестановка кадров в центральных газетах, было известно, кто стоял за этой публикацией.
Собственно говоря, я сам облегчил задачу.
ЦК ВЛКСМ и Союз писателей СССР созвали первое Всесоюзное совещание молодых писателей. Участники совещания были распределены по творческим семинарам. Руководителями семинаров, по мнению руководства Союза писателей, были утверждены наиболее мастеровитые из «ведущих» и «неприкасаемых».
К тому времени я уже достаточно разбирался, кто есть кто. Учеба в Литинституте и работа в творческих семинарах Константина Федина и Леонида Леонова дали понятие и о том, что такое литературное мастерство и каким должен быть руководитель семинара.
Я уже не говорю о подверженности многих руководителей семинаров групповым интересам и национальному эгоизму. Большинство из них были малообразованными людьми и вовсе не мастерами ни в прозе, ни в поэзии; все их мастерство выражалось в умении быть на виду у начальства и состоять в активе. Иные из них и статейки-то в газету грамотно написать не умели. У одного такого маэстро я насчитал сто с лишним грамматических ошибок в принесенной в газету статье на шести страницах. А орфографии вообще сей мэтр не признавал.
Я уже слышу требование, чтоб были названы имена. Не очень хотелось бы называть имена, но когда-то страна должна узнать «своих героев».
Однажды в «Комсомольскую правду» принес статью Вадим Кожевников, главный редактор журнала «Знамя», лауреат Сталинской премии, Герой Социалистического Труда. Чуть ли не в каждом слове орфографическая ошибка, ни одной запятой на шесть страниц и подлежащие, не согласованные со сказуемыми. Я показал статью главному редактору, ответ обычный: ты редактор, подготовь сам. Так же готовили статьи «неприкасаемых» журналисты «Известий», журналисты «Комсомолки» за безграмотных лауреатов. Нужна была «солидная» подпись.
У меня в руках, как у заведующего отделом литературы и искусства, оказался список руководителей всех семинаров. Так называемые молодые писатели уже во многом превзошли «мэтров».