Михаил Строгов

— Его высочество, великий князь! — вскричал он, входя в комнату.

Великий князь подошел к нему.

— Ты царский курьер? — спросил он.

— Да, ваше высочество.

— Откуда ты приехал?..

— Из Москвы.

— Когда ты выехал из Москвы?..

— Пятнадцатого июля.

— И тебя зовут?..

— Михаилом Строговым.

Это был Иван Огарев. Он взял имя и звание того, про кого думал, что погубил навеки. Начиная с великого князя его никто не знал в Иркутске, ему даже не нужно было изменять черты своего лица. А так как он мог подтвердить свои слова еще вещественными доказательствами, то никто не мог и сомневаться в его личности. И вот, поддерживаемый своей железной волей, он явился сюда, чтобы обманом и убийством ускорить развязку войны.

После ответа Ивана Огарева великий князь дал знак своим офицерам, чтобы они удалились. Аже-Михаил Строгов и великий князь остались одни в зале.

Великий князь в продолжение нескольких минут пристально смотрел на Ивана Огарева.

— Ты был пятнадцатого июля в Москве? — спросил он его наконец.

— Да, ваше высочество, и в ночь от четырнадцатого на пятнадцатое я видел его величество государя императора в Кремлевском дворце.

— У тебя есть письмо от царя?

— Вот оно.

Огарев подал великому князю царское письмо, сложенное почти в микроскопические кусочки.

— Это письмо было отдано тебе в таком виде? — спросил великий князь.

— Нет, ваше высочество, я сам разорвал конверт, чтобы лучше спрятать письмо от татар.

— Разве ты был у них в плену?

— Да, ваше высочество, я был в плену несколько дней, — отвечал Иван Огарев. — Вот почему хотя я и вышел из Москвы пятнадцатого июля, как это сказано в письме, но в Иркутск попал только второго октября. Я был в дороге семьдесят девять суток.

Великий князь взял письмо. Он развернул его и увидел подпись царя и несколько слов, написанных его собственной рукою. Ни в подлинности этого письма, ни в подлинности самого курьера не могло быть больше никакого сомнения. Если зверское лицо этого последнего и возбудило вначале недоверие к нему великого князя, то теперь всякое недоверие должно было исчезнуть. Великий князь молчал. Он медленно читал письмо, как бы стараясь лучше проникнуть в его смысл.

— Михаил Строгов, — произнес он наконец, — ты знаешь содержание этого письма?

— Знаю, ваше высочество. Обстоятельства могли заставить меня уничтожить его, чтобы оно не попало в руки татарам, и тогда я должен был бы передать вашему высочеству его текст устно.

— Ты знаешь, что в этом письме нам приказывается скорее умереть в Иркутске, чем сдать его врагам?

— Я знаю это.

— А ты знаешь, что в этом письме имеются также распоряжения насчет наших войск, составленные с целью остановить движение татар?

— Да, ваше высочество, но эти распоряжения не имели успеха.

— Что хочешь ты этим сказать?

— Я хочу сказать, что Ишим, Омск и Томск, не говоря о других менее важных городах, один за другим были заняты солдатами Феофар-Хана.

— Но разве битва была? Разве наши казаки уже встречались с татарами?

— Несколько раз, ваше высочество.

— И их оттеснили?

— Их было недостаточное количество.

— Где произошли эти схватки, о которых ты говоришь?

— В Колывани, в Томске…

До сих пор Иван Огарев говорил только правду, но теперь, чтобы привести в замешательство осажденных города Иркутска, преувеличив победы, одержанные татарами над русскими, он прибавил:

— И третий раз под Красноярском.

— И эта последняя схватка?.. — спросил великий князь, стиснув зубы.

— Это была больше чем схватка, ваше высочество, — отвечал Огарев, — это была битва.

— Битва?!

— Двадцать тысяч русских, пришедших из пограничных губерний и из Тобольска, наткнулись на сто пятьдесят тысяч татар и, несмотря на свою храбрость, были истреблены.

— Ты лжешь! — вскричал великий князь, с трудом сдерживая свой гнев.

— Я говорю правду, ваше высочество, — холодно отвечал Иван Огарев.

— Я был очевидцем этой битвы при Красноярске, там меня и захватили в плен.

Великий князь успокоился и знаком дал понять Ивану Огареву, что он больше не сомневается в правдивости его слов.

— Какого числа была эта битва под Красноярском? — спросил он.

— Второго сентября.

— И теперь все татарские войска собрались вокруг Иркутска?

— Все.

— И сколько их будет, по-твоему?

— До четырехсот тысяч человек.

Это была новая выдумка Ивана Огарева, сказанная им с той же целью.

— Значит, я не могу ожидать никакой помощи с запада? — спросил великий князь.

— Никакой, ваше высочество, по крайней мере, до конца зимы.

— Итак, слушай же, что я скажу тебе, Михаил Строгов. Если б даже мне и совсем неоткуда было ждать помощи, ни с востока, ни с запада, а татар было бы хоть шестьсот тысяч человек, то и тогда я бы не отдал им Иркутск.

Иван Огарев прищурил слегка свои злые глаза, но промолчал.

— Ты знаешь, Михаил Строгов, что в этом письме упоминается об одном негодяе, которого мне надо остерегаться?

— Знаю, ваше высочество.

— Он должен пробраться в город переодетым, втереться ко мне в доверие и в конце концов выдать город врагам.

— Я все это знаю, ваше высочество, я знаю даже, что Иван Огарев поклялся лично отомстить брату государя.

— За что?