Михаил Строгов

Такой образ жизни пошел ему на пользу, и к зрелым годам ни жара, ни холод, ни голод, ни жажда и никакая усталость уже не страшили его. Он стал железным человеком — подобно якуту северных окраин. Мог сутками оставаться без еды, по восемнадцать часов не спать, а если приходилось, то ночевал среди голой степи, где другие бы непременно замерзли. Наделенный необычайно тонким чутьем, ведомый инстинктом индейца делавара [31], когда среди снежной равнины туман застилал горизонт, он даже в высоких широтах, где подолгу стоит полярная ночь, отыскивал верную дорогу, всякий другой неизбежно бы сбился с пути. Все отцовские секреты были известны ему. Он научился находить правильную дорогу по признакам, почти незаметным: по отпечаткам упавших сосулек, расположению на дереве мелких сучков, по запахам, доносящимся чуть ли не с края горизонта, по примятой в лесу траве, смутным звукам, носящимся в воздухе, по далекому грохоту, шуму птичьих крыл в туманной мгле — и по тысяче других мелочей, что оказываются лишней вехой для тех, кто умеет их распознать. Более того, закаленный в снегах, как дамасская сталь [32] в водах Сирии, он имел, по словам генерала Кисова, железное здоровье и — что не менее верно — золотое сердце.

Единственной привязанностью Михаила Строгова была его мать, старая Марфа, которая так и не захотела покинуть прежний дом Строговых в Омске, на берегу Иртыша, где старый охотник и она вместе прожили долгую жизнь. Всякий раз сын покидал ее с тяжелым сердцем, обещая навестить, как представится случай, и это слово свое он держал свято.

Было решено, что, достигнув двадцати лет, Михаил поступит в личную службу к государю-императору России, в корпус царских гонцов. Молодой сибиряк с его храбростью, умом, усердием и примерным поведением успел не один раз отличиться — сначала во время путешествия по Кавказу, трудной стране, которую подбили на восстание неугомонные последователи Шамиля [33], а позднее — выполняя особо важную миссию, когда пришлось дойти до самого Петропавловска, что на Камчатке, у крайних пределов Азиатской России. В этих длительных путешествиях проявились замечательные свойства его характера: хладнокровие, благоразумие и храбрость, которые заслужили ему благосклонность и покровительство начальников, а стало быть, и быстрое продвижение по службе.

Свои отпуска, справедливо причитавшиеся ему после дальних походов, он неукоснительно посвящал старой матери, — даже если их разделяли тысячи верст и непроезжие зимние дороги. И впервые случилось так, что, выполняя крайне сложные обязанности на юге империи, Михаил Строгов вот уже целых три года — словно три столетия! — не навещал старой Марфы. Через несколько дней его ждал очередной отпуск, и он уже закончил все приготовления к отъезду в Омск, как вдруг произошли известные события. И Михаил Строгов был неожиданно доставлен к царю в полном неведении относительно того, чего ждал от него государь.

Не произнося ни слова, царь ненадолго остановил проницательный взгляд на Строгове, который застыл перед ним в полной неподвижности.

Явно удовлетворенный увиденным, царь вернулся к своему бюро и, указав шефу полиции на стул, негромким голосом продиктовал ему письмо всего в несколько строк.

Когда текст послания был составлен, царь очень внимательно перечитал его и привычным росчерком поставил подпись, предварив свое имя сакраментальной формулой императоров России «Быть по сему», что означает «Так тому и быть».

Затем письмо было вложено в конверт и запечатано штемпелем с императорским гербом.

Поднявшись, царь велел Михаилу Строгову приблизиться.

Михаил Строгов сделал несколько шагов и снова замер, готовый отвечать на вопросы.

Царь еще раз пристально посмотрел ему в лицо — глаза в глаза. Потом отрывисто спросил:

— Твое имя?

— Михаил Строгов, Ваше Величество.

— Звание?

— Капитан корпуса царских гонцов.

— Ты знаешь Сибирь?

— Я сибиряк.

— Родился?…

— В Омске.

— Есть в Омске родственники?

— Да, государь.

— Кто именно?

— Моя старая мать.

Царь чуть помедлил. Затем, показывая письмо, которое держал в руке, сказал:

— Вот письмо, которое я вручаю тебе, Михаил Строгов, для передачи в собственные руки Великого князя, и никому кроме него.

— Я передам, государь.

— Великий князь находится в Иркутске.

— Я отправлюсь в Иркутск.

— Но придется пересечь страну, объятую мятежом и полоненную татарами. Татары захотят перехватить это письмо.

— Я пересеку ее.

— Особенно следует остерегаться предателя по имени Иван Огарев, который, возможно, встретится на твоем пути.

— Я буду остерегаться его.

— Ты собираешься ехать через Омск?

— Это мой обычный путь, государь.

— Если ты навестишь свою мать, то рискуешь быть узнанным. Тебе нельзя видеться с матерью!

Михаил Строгов секунду колебался.

— Я не увижусь с нею, — сказал он.

— Поклянись, что ничто не сможет заставить тебя признаться, кто ты и куда направляешься!

— Клянусь.

— Михаил Строгов, — произнес царь, передавая пакет молодому гонцу, — возьми же это письмо, от которого зависит спасение всей Сибири и, возможно, жизнь Великого князя, моего брата.