Михаил Суслов

Булгаков вернулся от Суслова, собрал заместителей, пересказал им весь разговор. Он был горд поручением – ему доверили перевоспитание оторвавшегося от народа бывшего члена Политбюро…

Шелепину поручили заниматься учебниками для ПТУ. Его поражала и возмущала необязательность чиновников, с которыми он теперь имел дело. Он, находясь на высоких должностях, привык, что его поручения немедленно исполняются. А тут вступила в дело бюрократическая неспешность, да и чиновная опасливость: зачем, сломя голову, исполнять поручение Шелепина, если даже соприкасаться с ним опасно?

В юные годы я познакомился с уже опальным Шелепиным. Вот что меня поразило: окружающие его в упор не замечали. И не потому, что он никому не был известен. Совсем наоборот – его знали все и каждый. Но, встретив его, те, кто постыдливее, отводили взор, остальные равнодушно скользили по нему взглядом, даже не делая попытки поздороваться.

Опала страшнее, чем проказа. Решительно никто не желал оказаться рядом с ним даже в лифте. Говорили? Прогуливались вместе? А зачем? Уж не группа ли сколачивается, может быть, новая оппозиция?

Могу себе представить, каково Шелепину было видеть чиновничью рать, которая прежде заискивала перед ним, за три шага шапку ломала, а теперь даже не здоровалась. Сам он ни к кому не обращался, ходил один, погруженный в свои мысли.

Я застал его на излете. А у молодого Шелепина – я потом видел его старые фотографии, просматривал кинохронику, взятую в Красногорском архиве, – очень выразительное лицо, взгляд внимательный, даже пронзительный. Но и тогда, когда я познакомился с ним, в его глазах, в походке, манере говорить, в крепком рукопожатии было нечто, выдававшее в нем человека сильной воли, который до конца так и не реализовался.

Тогдашний председатель КГБ Владимир Семичастный рассказывал мне:

– Шелепин, когда стал членом Президиума ЦК, не взял охрану. Брежнев меня спросил: почему Шелепин без охраны ездит? Я говорю: он же отказывается от охраны. Пусть скажет, я ему завтра хоть взвод поставлю. Тут Шелепин говорит: «Леонид Ильич, а зачем нас охранять? Я считаю, что нужно охранять троих – Первого секретаря, председателя Президиума Верховного Совета и главу правительства. А нас-то чего охранять? От кого?»

Заодно Шелепин выступил против «иконостасов». Он сказал, что ему стыдно, когда во время демонстрации он стоит на мавзолее, а рабочие несут его портрет. Зачем повсюду выставлять портреты вождей?

Члены Президиума ЦК замолкли.

Но тут вмешался Суслов, который взялся восстановить в стране порядок после хрущевских лет:

– Это традиция такая. В этом проявляется авторитет партии. Нас не поймут, если отменим.

На этом обсуждение вопроса закончилось.

Брежнев постепенно устранил всех, кто казался ему недостаточно лояльным. Избавился от главы правительства РСФСР Геннадия Ивановича Воронова. В 1971 году Воронова переместили на пост председателя Комитета народного контроля СССР. Суслов пригласил к себе Воронова и сообщил, что председателю комитета не надо быть членом Политбюро. Воронов, не дожидаясь, когда от него избавятся, в апреле 1973 года сам подал в отставку.

Именно тогда, на пленуме ЦК соратники приступили к созданию культа Брежнева. Важнее всего было выступление Суслова, который первым произнес: «Генеральный секретарь ЦК нашей партии товарищ Леонид Ильич Брежнев». И в резолюции пленума впервые записали: «под руководством Центрального Комитета нашей ленинской партии, его Политбюро и лично товарища Леонида Ильича Брежнева». Суслов придумал эту формулу, которая положила начало ритуальному восхвалению Брежнева. С той поры ни одно собрание – от Пленума ЦК до рядового партсобрания – не обходилось без славословий в адрес Брежнева. А Леонид Ильич, который до того иногда подтрунивал над Михаилом Андреевичем, проникся к нему полнейшим доверием.

Суслов помог Брежневу избавиться и от Николая Викторовича Подгорного. Тот много лет занимал пост председателя Президиума Верховного Совета, а этот пост понадобился Брежневу для ведения международных дел. Подгорного вывели из Политбюро прямо на Пленуме ЦК. Причем для Николая Викторовича это было, как гром среди ясного неба. Обычно Брежнев хотя бы перед самым заседанием предупреждал очередную жертву. С Подгорным поступили бесцеремонно.

24 мая 1977 года на Пленуме ЦК, собранном для обсуждения проекта новой конституции, выступал недавно избранный первым секретарем Донецкого обкома Борис Васильевич Качура. Он-то внезапно и предложил совместить посты Генерального секретаря ЦК и председателя Президиума Верховного Совета.

Подгорный не верил своим ушам. На Политбюро это не обсуждалось.

Ошеломленный Николай Викторович спросил сидевшего рядом Брежнева:

– Леня, это что такое?

Леонид Ильич, как ни в чем не бывало, ответил:

– Сам не пойму, но видно, народ так хочет.

В реальности эта операция готовилась заранее. Текст Качуре писал помощник первого секретаря ЦК Украины Виталий Константинович Врублевский. В спецсамолете по дороге в Москву украинские секретари открыто обсуждали предстоящее смещение Подгорного.