Михаил Тверской

В эпоху Киевской Руси и в первые сто лет периода раздробленности русские люди имели оживлённые контакты со степным миром. Помимо военных столкновений существовали и многочисленные формы мирного общения: от торговых связей до брачных союзов. Русские знали жизнь степи и нравы её обитателей. «Слово о полку Игореве» до такой степени изобилует восточными мотивами, что некоторые исследователи склонны были считать его неизвестного автора обрусевшим степняком. В летописях можно найти не только отдельные восточные слова, но и знаменитую половецкую легенду о траве емшан — горькой степной полыни, запах которой заставил вернуться бежавшего из степи хана Отрока. Помещая эту легенду в свою летопись, её составитель полагал, что очарование степи знакомо его будущим читателям.

Установление татарского ига заставило русскую знать — князей и бояр — едва ли не полжизни проводить в степных кочевьях своих повелителей. И если раньше со степняками имели дело главным образом жители южнорусских княжеств, то теперь путешествовать в степь приходилось всей русской элите, за исключением, пожалуй, одних только псковичей. Знание языка, нравов и обычаев ордынцев стало обязательным условием принадлежности к правящей верхушке Руси.

Всё это так. Но вот что удивительно. При всём том до наших дней не сохранилось ни одного русского описания Орды, её повседневной жизни. Вероятно, их и не существовало. Причиной этого странного явления некоторые исследователи считают религиозное противостояние языческой (а позднее и мусульманской) Орды и православной Руси. Известно, что татары отличались веротерпимостью и предоставляли широкие налоговые льготы представителям духовенства. В ответ на эту милость православное духовенство молилось о здравии ордынского хана и призывало народ терпеливо сносить господство чужеземцев как проявление гнева Божьего. Однако эта политически мотивированная вежливость не отменяла, а только усиливала скрытое идейное противостояние русской веры с язычеством и исламом.

Для обозначения умышленного замалчивания книжниками мирных контактов русских с татарами некоторыми историками предлагается специальный термин — идеология молчания. Объяснение этого термина кроется в этноконфессиональной сфере.

«Религиозная исключительность была движущей силой идеологии молчания, характеризующей средневековые этно-религиозные рамки. Реалии социального сосуществования требовали значительной мирной кооперации между религиозными врагами. И при этом идеологические нужды сделали невозможным принять какие-либо иные отношения, кроме враждебных. Концепция мирной кооперации с неверными вызывала вопрос о воинственных религиозных ценностях, формирующих самые основы этих обществ. Следовательно, российские книжники вообще записывали только инциденты, связанные с враждой между русскими и татарами, умалчивая о таких обычных явлениях, как торговля и военные союзы между двумя народами, и преуменьшая свою информированность о татарских делах и обычаях, которые могли расценить как непозволительную близость. Книжники говорили о татарах либо враждебно, либо никак, а религия обеспечивала термины для брани. Такая уловка во избежание щекотливых идеологических проблем мирного объединения с религиозными врагами была обычным делом во всей этно-религиозной контактной зоне средних веков, а русские книжники научились этому во времена Киевской Руси» (53, 202).

Даже само нашествие Батыя наши летописи описывают сухо и вяло, пользуясь трафаретными формулами византийской агиографии и ветхозаветных книг. И потому, желая представить жизнь русских князей в Орде, мы вынуждены пользоваться главным образом свидетельствами западных авторов — купцов и миссионеров, дипломатов и путешественников.

Записки францисканца

Вот как описывал курултай 1246 года наблюдательный очевидец — посол римского папы Иннокентия IV (1243—1254) Иоанн де Плано Карпини. Монах ордена францисканцев, он вместе с другим францисканцем Бенедиктом Поляком совершил невероятное по смелости путешествие в Монголию и благополучно вернулся обратно в Италию.

«Вожди шли отовсюду вооружённые с очень многими из своих людей, но никто, кроме вождей, не мог подойти к лошадям; мало того, те, кто пытался гулять между [ними], подвергались тяжким побоям. И было много таких, которые на уздечках, нагрудниках, сёдлах и подседельниках имели золота приблизительно, по нашему расчёту, на двадцать марок. И таким образом, вожди говорили внутри шатра и, как мы полагаем, рассуждали об избрании. Весь же другой народ был далеко вне вышеупомянутой ограды. И таким образом они пребывали почти до полудня, а затем начали пить кобылье молоко и до вечера выпили столько, что было удивительно смотреть.