Михаил Тверской

Замысел монгольской интриги напоминал шахматную партию, где каждый игрок просчитывает наперёд ходы противника. Старая ханша Туракина, вдова Угедея и мать Гуюка, управлявшая империей в 1242—1246 годах, была душой интриги. Отравление Ярослава, разумеется, официально не признавалось ханским двором, но и не особенно скрывалось. Оно должно было стать достоянием молвы. Узнав о кончине отца, точнее — о его тайной казни при помощи яда, наследники едва ли согласятся ехать в Монголию, чтобы разделить его судьбу. А их неявка может послужить свидетельством сепаратизма «улуса Джучи» и стать хорошим поводом для начала войны «федерального центра» с «сепаратистом» Батыем.

Был и ещё один резон, который, безусловно, принимали во внимание советники Гуюка. Речь шла о деньгах, причём весьма значительных. Во главе обширного «русского улуса» должен был стоять не порученец Батыя, а ставленник имперского правительства в Каракоруме. Только в этом случае имперские власти могли получать достоверную информацию о численности податного населения в регионе, в полной мере контролировать сбор налогов и мобилизацию войск. Словом, Каракорум хотел иметь своего ставленника не только среди монгольских доверенных лиц (баскаков), но и среди главных русских князей.

Секретная дипломатия Ярослава Всеволодовича

Итак, необычайно почтительное отношение в Ярославу Всеволодовичу в ханской ставке находит своё объяснение. Однако это ещё не всё. Другая странность в рассказе Плано Карпини о гибели «суздальского» (правильно — владимирского) князя — непонятная природа их знакомства. Папский посол явно выделял Ярослава из толпы ордынских вассалов. Похоже, он знал о нём гораздо больше, чем писал. Ярослав был пешкой на шахматной доске, за которой сидели Гуюк с Батыем. Но у этой пешки была своя, тайная игра, о которой не догадывался ни один из игроков. Очень похоже, что великий князь Владимирский искал способ сговориться с папой и поднять против степных язычников новый крестовый поход. Глядя на прошлое из будущего — а именно так устроен глаз историка, — мы снисходительно замечаем, что это было невозможно. Но в ситуации 1240-х годов русские князья смотрели на вещи несколько иначе. Незадолго до Батыева нашествия великий князь Владимирский Юрий Всеволодович пытался договориться с венгерским королём Белой IV (1235—1270). Сам факт внезапного возвращения Батыя из Венгрии — о причинах которого историки до сих пор не имеют единого мнения — многие на Руси понимали как победу латинского оружия, против которого татары оказались бессильны...

Как и сам Плано Карпини, Ярослав был своего рода разведчиком христианского мира, изучавшим внутреннее устройство Орды, её военное искусство, вооружение и приёмы ведения боя. Но если итальянский монах вернулся домой и изложил свои наблюдения в подробном отчёте Римской курии, то Ярослав унёс их с собой в могилу...

Отправляя Плано Карпини в Монголию в качестве своего доверенного лица, Иннокентий IV, безусловно, рассказал ему и о своей переписке с князем Ярославом Всеволодовичем (47, 103). Отсюда и повышенный интерес папского посла к Ярославу, замечание об особом почёте, которым князь пользовался в ханской ставке, подробный рассказ о его отравлении.

Искушённый в тонкостях дипломатии, Плано Карпини знал, что в отчёте перед папой о своей поездке к монголам он должен говорить и писать то, что сам папа желал бы услышать. Всё, что он говорит о Ярославе, подтверждало дальновидность папских планов относительно союза с русскими князьями. Сыновья отравленного татарами Ярослава должны были ненавидеть татар и прилагать новые усилия к сближению с Западом. Но здесь необходимы некоторые пояснения...

Никоновская летопись сообщает уникальные подробности пребывания князя Ярослава Всеволодовича в степях. «Того же лета (6754/1246) князь велики Ярослав Всеволодич бысть во Орде у кановичь, да и обажен (оболган. — Н. Б.) бысть Феодором Яруновичем к царю Батыю, и много истомлениа приатъ от татар за землю Русскую; и отпустиша его уже изнемогша, и мало пошедъ от кановичь и преставися нужною смертью во иноплеменницех месяца сентября в 30 день» (17, 133).

Сбивчивое, как речь заики, и обрывистое, как берестяная грамота, сообщение Никоновской летописи можно понять лишь в самых общих чертах. Реальной причиной расправы с Ярославом Всеволодовичем могли стать его тайные сношения с римским папой Иннокентием IV, о которых Батый узнал из доноса какого-то Фёдора Яруновича — вероятно, княжеского придворного. За этим доносом мог стоять кто-то из соискателей великого княжения Владимирского — младших братьев или племянников Ярослава. Батый сообщил об измене Ярослава «кановичам» — имперским властям в Каракоруме. Там резко изменили своё отношение к Ярославу и вместо прежнего почёта подвергли его «истоме» и отпустили на Русь едва живого.

Жупел латинства