Михаил Ульянов

— Обыкновенная, — ответил Ульянов, коротко глянув в том же направлении. — Однажды нас послали копать картошку в колхоз километров за пятнадцать — двадцать. Покопали, покопали — и дёру дали оттуда. Хильда завела. И вот я помню, как мы шли из этого колхоза и дико хохотали всю дорогу — по поводу того, что убежали с трудового фронта…

— И что было потом?

— Ты ждёшь «клубнички»? Даже не помню, целовались ли мы с ней? Помню, ночью в Таре сидели на скамеечке, глядели на луну, чего-то там лопотали… Потом, помню, мама устроила меня в пошивочную мастерскую, чтобы я освоил профессию портного. Я растапливал утюги, что-то шил, потом ушёл оттуда…

— А Хильда-то? Так и закончилось ничем?

— Так и закончилось. Не начавшись. Потом, уже в Таре, бывало, конечно, и более серьёзное…

— Вы извините, но мне ваши родственники…

— Какие ещё родственники? — напрягся и посуровел Ульянов.

— Вы прямо как Остап Бендер в «Золотом телёнке»: разве я похож на человека, у которого могут быть родственники? Ваши сибирские родственники, тётя Маша, тётя Рита, рассказывали о вашей первой любви — некоей Нине из города Тара. Которая стала потом доктором, живёт в Москве. Как вы за ней «кавалерили»: надевали кепочку, высматривали Ниночку…

— Может быть, и высматривал. Не тяни, ничего ты из меня не вытянешь.

— К вопросу о дорогах, которые мы выбираем. Кем вы могли бы стать, если б не стали артистом?

— Я был бы обычным человеком. В зависимости от условий, в которых я бы жил. То есть я человек, подверженный воздействию. Внешней среды. Есть ребята, которых не столкнёшь, ведущие, что ли, если по аналогии с авиацией. А есть ведомые.

— Ваша супруга Алла Петровна Парфаньяк, безусловно, относится к первым.

— Да. Вот мне попался такой человек… Пойдём на свежий воздух, а то засиделись.

Мы вышли на палубу. Дул лёгкий юго-восточный ветерок. Пахло водорослями, тёплым машинным маслом, французскими духами, дымом сигар. Прямо по курсу перед нами завис на чёрно-лиловом небе парашют созвездия Волопас. Слева от него сияла в центре незамкнутого венца Северной Короны звезда Гемма, а сразу за Короной широко раскинулось созвездие Геркулес. Напротив Полярной звезды прилегла, будто тоскуя в одиночестве, Большая Медведица, вокруг которой звёзд не было видно за тучами.

— Но вести вас могла бы и та же Хильда Удрас? — продолжил я. — Вас, истинно русского, сибирского коренного мужика, Михаила, медведя, — женщина, к тому же ещё и нерусской национальности? Я, кстати, знаком с русофилами, в том числе знаменитыми, которые чуть ли не вменяют это в вину. Как, собственно, и самой России — немок, датчанок и прочих шведок, — добавил я про себя.

— Ну не глупость?.. Просто смешно. И не стоит делать обобщений. Подводить какую-то базу, тем более национальную. Всё проще. Да, я человек, зависящий от обстоятельств. Таким был, есть и другим уже не буду. Сейчас, конечно, по прошествии стольких лет, я могу чем-то управлять — но только тем, что связано со мной. А лидером, повторяю, никогда не был. Хотя сыграл много лидеров, вожаков. После многочисленных моих Жуковых в кино у зрителей возникло ощущение, что я и сам как маршал Жуков, командовавший на белом коне Парадом Победы. Я не такой. Ты спрашивал: не завидовал ли я тому кавалеристу на площади, фронтовикам, почти своим ровесникам, кто действительно принимал участие в Параде Победы? Нет, не завидовал. Помню, в сорок пятом году я ехал домой в Тару, плыл на пароходе полутора суток. И на пристанях сходили демобилизовавшиеся солдаты. Две-три девчонки-санитарки, а может, связистки, и два-три бойца, чаще калеки… А у меня перед глазами стояли те пароходы начала войны, перегруженные, накренившиеся, увозившие сибиряков на фронт… Стояла в сорок пятом на пристани женщина. Измождённая, высосанная до предела. И двое ребятишек, схватившись за юбку, прижавшись к ней… Был бы художник, могла б выйти великая картина: «Возвращение победителей». Эта женщина, видимо, давно получила похоронку, уже никого не ждала, но приходила и приходила на пристань… Я уверен, эта тема ещё будет возникать в искусстве. Она вечная. Так что завидовать-то особенно было нечему.

По трансляции напомнили, что в 23.30 проходим Мессинский пролив, в полночь стрелки судовых часов будут переведены на один час назад, в 02 часа — остров Стромболи (правый борт).