Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765

Вереница саней с мороженой треской тянулась через всю Москву, направляясь в Китай-город, где шел оптовый торг и для каждого товара было отведено особое место. Каменная стена с бойницами и приземистой башней пропустила их через полукруглые ворота в Белый город. Здесь было больше каменных палат, укрывшихся в глубине дворов. Каждые десять саженей горели заправленные конопляным маслом фонари, поставленные в только что минувшем году по случаю коронации Анны Иоанновны и пребывания царицы в Москве.

Маленький мостик через ров, вырытый по приказанию Петра, когда он опасался нападения шведов на Москву, вел к Ильинским воротам, откуда уже было недалеко до рыбных рядов. Охваченные торговой сутолокой, караванные приказчики мало думали о юноше, приставшем по пути к их обозу. Искать пристанища было поздно, и первую ночь в Москве Михайло проспал в «обшевнях» — больших санях-розвальнях — под открытым небом. Наутро он проснулся раньше всех, пригорюнился, даже всплакнул, но вскоре ободрился. Составленная в 1784 году академическая биография М. В. Ломоносова сообщает, что когда «уже совсем рассвело, пришел какой-то господской прикащик покупать из обозу рыбу». Он оказался земляком, даже признал юношу в лицо, а услышав «о его намерении», взял к себе в дом, где «отвел для жилья угол». Фамилия этого земляка, по видимому, была Пятухин. [88]Он хорошо знал город и водил знакомство с монахами.

Ломоносов поселился у него, сунулся в Цифирную школу, что была в Сухаревой башне, но ему этой «науки показалось мало». 15 января он подал прошение о зачислении в Славяно-греко-латинскую академию. Паспорт, который был у него на руках, не мог ему пригодиться. Указом Синода от 7 июня 1728 года предписывалось «помещиковых людей и крестьянских детей, также непонятных и злонравных, отрешить и впредь таковых не принимать». И Ломоносову, чтобы попасть в заветные стены, пришлось скрыть свое происхождение и назвать себя сыном холмогорского дворянина. Ректор, архимандрит Герман (Копцевич), убедившись на словесном допросе в светлом разуме претендента, почел за благо поверить ему на слово. Снисходительность ректора объяснялась также тем, что как раз в это время Спасские школы оскудели учениками. Незадолго перед тем, в сентябре 1730 года, Герман Копцевич жаловался Синоду, что духовенство не отдает своих детей в академию, а из других сословий запрещено принимать по указу 1728 года, вследствие чего «число учеников во всей Академии зело умалилося и учения распространение пресекается». [89]При таких обстоятельствах одаренный и жаждущий знаний юноша Ломоносов был находкой для академии.

И вот, несмотря на свой возраст, Ломоносов был зачислен в самый младший класс, так как еще вовсе не разумел латыни.

Наставником латинского языка в младших классах академии был уже известный нам бывший «парижский студент» Тарасий Посников. К нему-то и попал, прежде всего, Ломоносов. Посников не мог не обратить внимания на горячего и упрямого помора, пришедшего пешком за наукой в Москву. Он знал, что судьба забросила его друга Ивана Каргопольского в Холмогоры, и, несомненно, справлялся о нем у Ломоносова.

Тарасий Посников представлял собой весьма необычную фигуру среди учителей академии. Он был единственным «светским», или «бельцом», как его называли, и ни за что не хотел принимать монашества, хотя это открывало ему путь к преподаванию в старших классах. Посников одним своим видом мозолил глаза начальству, и его настойчиво выживали из академии. Списки учителей и распределение их по классам ежегодно утверждались Синодом. Это создавало постоянную угрозу для Посникова, но он отчаянно защищался.

В июне 1728 года Посников обратился в Синод с прошением, в котором объяснял, что ректор задумал выписать из Киева пять монахов, чтобы определить их учителями, о чем уже получил указ Синода. Вот Посников и опасается, как бы от этого не произошло для него «какой пертурбации». Опасения были не напрасны. Представляя свои соображения на 1729 год, ректор Герман Копцевич предложил отчислить от преподавания «светского» Посникова и назначить на его место в фару Ивана Лещинского, уже давшего обещание постричься в монахи. «А Посников желания монашества не имеет, — писал ректор, — у нас же многие послушания, которые отправлять мирским неприлично». «К сему ж мирским и кроме сего многие места могут найтись свободные для службы, — намекал он далее, — могут поступить в воинский чин и в приказы», «а в монахи произшедшим здесь един сей путь», т. е. в наставники.