Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765

«Риторика» Крайского состояла из общей теоретической и прикладной частей. Первая излагала основания риторики, указывала на ее цели и средства, перечисляла пособия, необходимые «новооратору», и, наконец, рассматривала отдельные части риторики, которых считалось пять: изобретение, расположение, выражение, память и произношение. «Изобретение, — как толковал Крайский согласно Цицерону, — есть измышление вещей истинных или правдоподобных, которые делают мысль вероятною, или измышление доказательств, которые могут подтвердить нашу мысль». Мать и питательница изобретения — эрудиция (начитанность).

Практическая часть «Риторики» заключала наставления, как составлять речи на различные случаи, причем главное внимание уделялось светскому красноречию — похвальным словам и панегирикам, а затем уже церковному.

Особенно рекомендовались аллегорические и риторические сравнения. Блеск добродетелей мог быть уподоблен солнцу, огню, звездам, драгоценным камням; мудрость — лампаде, маяку, факелу; крепость — льву, якорю, колонне; бдительность — орлу, журавлю и т. д. Поздравляя с победой, можно было сравнить победителя с Самсоном, Геркулесом, Сципионом Африканским. При всем этом следовало соблюдать чувство меры и стремиться к краткости.

Крайский прививал ученикам любовь и уважение к книге и давал подробные советы, «как, каких и на какой конец должно читать авторов». «Лучше прочитать немногое со вниманием и пользою, чем многое бегло и бесполезно». «Чтобы получить совершенную пользу от чтения книги, начинай чтение не с середины, а с самого начала, даже с посвящения и предисловия, и не допускай в чтении перерывов» (т. е. пропусков). Он советует непременно делать выписки из книг: «Записывай, что вычитал достойного замечаний у ораторов, историков и поэтов, чем можешь воспользоваться в свое время и в своем месте. Ибо не все мы имеем память Сенеки, который если что прочитал, то никогда не забывал прочитанного и был сам себе библиотекой».

Каждый, кто хочет получить пользу от чтения книг, наставлял Крайский, должен «сделать две тетрадки или одну, разделив ее на две части: в одной должно отмечать редкие слова, точно выражающие предмет, метафоры, пословицы, обороты речи, в другой — примеры, обряды и нравы народов, состояние государств, редкие случаи, предзнаменования, остроумные басни, символы, эмблемы, иероглифы, важные сентенции, апофегматы [95]и иное в этом роде. Оставь также достаточные поля в тетрадке и на них отмечай предметы, достойные внимания; к этим отметкам сделай потом алфавитный указатель с обозначением страниц, — таким образом легко отыщешь, что нужно».

И надо полагать, что эти советы, по крайней мере для Ломоносова, не пропали даром.

Ломоносов настолько увлекался вопросами риторики, что в конце своего пребывания в Московской академии, в 1734 году, составил по записям лекций Крайского обширный «Курс риторики», образовавший внушительный том в 246 страниц.

В словесных классах пиитики и риторики Ломоносов основательно познакомился с лучшими образцами латинской поэзии и ораторского искусства. Преподаватель пиитики Кветницкий настойчиво рекомендовал своим ученикам для заучивания и подражания: в героической поэме — Вергилия, в элегии — Овидия, в сатире — Ювенала, в лирической поэзии — Горация, в эпиграмме — Марциала, в трагедии — Сенеку, в комедии — Плавта и Теренция. Точно так же и Порфирий Крайский на уроках риторики постоянно приводил большое число афоризмов, сентенций, исторических и аллегорических сравнений, почерпнутых из латинских писателей.

На уроках то и дело звучали имена Аристотеля, Платона, Тибула, Сенеки, Катула, Плутарха, а также некоторых новых поэтов, как, например, Петрарки и Торкватто Тассо и даже «польского Горация» — новолатинского поэта XVII века Сарбовского.

Конечно, для многих бурсаков весь этот поток имен оставался пустым «звоном». Но не таков был Ломоносов. Опираясь на свои самостоятельные занятия, он глубоко изучил наследие античной литературы.

Овладев латынью и ознакомившись с латинской поэзией, Ломоносов принялся самостоятельно изучать греческий язык, который тогда в академии не преподавали, так как существовавшая при ней до 1722 года особая школа «греческого диалекта» была передана в Синодальную типографию, где была нужда в людях, знающих этот язык. Но и эта школа влачила жалкое существование. Директор типографии Федор Поликарпов еще в 1716 году писал графу Мусину-Пушкину: «Грек учитель стареет, а ученики шалеют. По седьми лет учат грамматику, а листа перевесть не умеют, числом их 13 человек. Изволь меня от них увольнить, чтоб мне чего не пострадать». [96]В 1725 году, наконец, во главе школы был поставлен Алексей Барсов, долгое время работавший «справщиком» (корректором) в типографии, человек в греческом языке «искусный». Школу он содержал «изрядно», но в 1732 году Барсов был отозван в Петербург, и ученики, получив жалованье за 1733 год, разбрелись кто куда. [97]