Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

жизни , необходимое до такой степени , что человѣкъ не женатый кажется существомъ, не исполнившимъ своего назначенія, одинокимъ среди людей, эгоистомъ, который уклоняется отъ самой тяжелой обязанности , налагаемой на него условіями жизни въ мірѣ. Но это лишь вещественное назначеніе человѣка; для него не долженъ онъ забывать другой, не меньше важной обязанности своей : дѣйствовать въ мірѣ нравственномъ. Это призваніе Людей , узнавшихъ міръ не съ одной вещественной стороны. Они должны иногда отказываться отъ всѣхъ другихъ обязанностей, для того чтобы дѣйствовать въ мірѣ нравственномъ. Съ такимъ-то высокимъ назначеніемъ были установлены обители монаховъ, гдѣ человѣкъ навѣки отдѣлялся отъ всего вещественнаго , и посвящалъ себя единственно духовнымъ подвигамъ. Сообразите, что былъ-бы теперь міръ безъ этого великаго установленія ? Кто показалъ намъ истинный духовный , лучшій міръ, какъ не отшельники , не монахи ? Теперь эти дѣйствователи, силою времени и обстоятельствъ, ослабѣваютъ и удаляются съ своего поприща ( ⁴ ). Мѣсто ихъ должны заступить мы , такъ называемые ученые. Бы, человѣкъ предназначенный

судьбой и отечествомъ къ ученому званію, вы вдругъ перешли теперь къ жизни семейной, которая необходимо отвлечетъ васъ на нѣкоторое время отъ прямаго пути къ цѣли вашей.

— Я все еще не понимаю, Г. Профессоръ: неужели человѣкъ ученый не долженъ жениться?

« Напротивъ : долженъ, но вы можете-ли назвать себя ученымъ? Рѣшите сами.

Ломоносовъ поникнулъ головой.

«Позвольте мнѣ выразиться проще, но яснѣе: только имѣя аттестатъ на званіе ученаго могли вы вступить въ новую обязанность. Теперь-же, вы будете имѣть на себѣ двѣ обязанности , которыя могутъ показаться вамъ тягостны. Впрочемъ— прибавилъ Вольфъ улыбаясь—я увѣренъ, что сила вашего духа подкрѣпитъ васъ.

Послѣ этого разговора, Вольфъ уже никогда не говорилъ съ Ломоносовымъ о его женитьбѣ, какъ-бы давая тѣмъ разумѣть , что не хочетъ вспоминать о проступкѣ своего ученика.

Но что люди почитали проступкомъ, въ томъ Ломоносовъ видѣлъ величайшее свое счастіе. У него оказывался недостатокъ въ деньгахъ ; но добрая жена умѣла вознаградишь это экономіей, и онъ почти не замѣчалъ нужды, часто грозившей ему. Онъ восхищался добрымъ сердцемъ и милымъ характеромъ своей жены,

которая, казалось , жила только для его утѣшенія. И дѣйствительно, все, что можетъ изобрѣсти нѣжная предупредительность любви и дружбы, все было истощено ею. Сверхъ того, она выражала каждымъ поступкомъ своимъ такую довѣренность къ мужу, что онъ иногда былъ готовъ стать передъ нею на колѣни и еще разъ поклясться въ вѣчной любви.

Въ то время, когда такъ тихо и мирно катились дни Ломоносова , онъ вдругъ узналъ о побѣдѣ, одержанной Русскими войсками подъ Хотиномъ. Это сдѣлало па него впечатлѣніе радостное и сильное. Въ отдаленіи отъ отечества, среди чужеземцевъ, въ глуши раздались передъ нимъ побѣдные громы Россіи. Волненіе чувствъ его сдѣлалось наконецъ такъ живо и сильно, что онъ рѣшился выразить его на бумагѣ. Въ первый разъ посѣтилъ его истинный восторгъ , и онъ написалъ оду, которая начинается такъ :

Восторгъ внезапный умъ- плѣнилъ,

Ведеть на верхъ горы высокой, и проч.

Лицо его горѣло и дыханіе прерывалось, когда онъ окончилъ оду. Онъ сталъ перечитывать: хорошо ! Но всего больше, радовало его , что онъ написалъ свою оду новымъ размѣромъ, въ подражаніе знаменитой Гинтеровой одѣ Принцу

Евгенію. Тогда не почиталось грѣхомъ , просто , переводить цѣлыя строфы изъ извѣстныхъ чужеземныхъ стихотвореній и выдавать ихъ за свои ; однако Ломоносовъ воспользовался этимъ правомъ очень умѣренно , такъ что сличая его оду съ Гинтеровой, почти не найдете близкаго подражанія: оно болѣе замѣтно въ общности, въ тонѣ и оборотахъ.

Такъ родился подъ перомъ его ямбическій, стихъ, надолго оставшійся первенствующимъ въ Русскомъ стихотворствѣ! Ода на взятіе Хотина была первымъ истиннымъ стихотвореніемъ , не Русскимъ , а правильнымъ , гармоническимъ, доказывающимъ гибкость и величіе Русскаго языка.

Творецъ этой оды былъ такъ доволенъ ею, такъ убѣжденъ въ ея достоинствѣ, что рѣшился послать ее въ Петербургъ , къ бывшему тогда Президентомъ Академіи Наукъ , Барону Корфу. Въ письмѣ къ нему онъ объяснялъ, что ода написана размѣромъ новымъ,неслыханнымъ дотолѣ въ Русскомъ стихотворствѣ.

Этотъ опытъ показываетъ, что Ломоносовъ не переставалъ заниматься стихами и сдѣлалъ въ теоріи ихъ большіе успѣхи. Необыкновенный взглядъ его производилъ новое во всемъ, куда ни проникалъ онъ: такова принадлежность генія ; онъ можетъ ошибаться, но никогда не идетъ по чужимъ слѣдамъ.