Михаил Васильевич Нестеров

Работа во Владимирском соборе привлекала Васнецова, а затем и Нестерова возможностью создания «большого национального стиля», стремление к которому было в те годы очевидным. Вторая половина XIX века отмечена интересом к древнерусскому искусству, появлением посвященных древнерусским и византийским памятникам работ Ф. И. Буслаева, Н. П. Кондакова, И. Е. Забелина, Ф. Г. Солнцева, Д. В. Айналова. «Там мечта живет, — писал Нестеров о работе Васнецова во Владимирском соборе, — мечта о „русском ренессансе“, о возрождении давно забытого дивного искусства „Дионисиев“, „Андреев Рублевых“»^[54].

Мысль о поисках национального стиля подтверждает тот факт, что В. Васнецов стремился прежде всего к изображению святых, канонизированных русской церковью. Владимир, Ольга, Борис, Глеб, Михаил Черниговский, Андрей Боголюбский, Александр Невский окружают зрителя, попадающего в собор. Это были образы, связанные с историей русского народа, с его летописями^[55].

Однако большая задача, которую ставил себе Васнецов, оказалась не решенной. Несмотря на грандиозный замысел, на отдельные удачи, Владимирский собор далек от «русского ренессанса». Причина во многом лежала в невозможности искусственного возрождения монументальных форм на основе религиозной живописи. Неорганичность религиозного искусства времени, неправильность идеи — «религия спасет искусство» (Буслаев) — определили то, что многие росписи Владимирского собора явились началом столь бурно расцветшего в дальнейшем модерна, показателем кризисных моментов в русском искусстве конца XIX века. Эту неудачу росписей видели многие. В. Д. Поленов писал в 1899 году своей жене: «В Киеве ходил смотреть Владимирский] собор. Пестро, ярко, всюду золото, всюду раскрашено — и спереди и сзади, но единства и гармонии мало. Отдельно есть очень талантливые места у Васнецова, Нестеров очень благочестив, у Сведомских и важно, и весело, и с грехом пополам, у Котарбинского впридачу довольно глупо. Почти всюду чувствуется или подражание, или притворство во славу петербургского православия и в назидание еретикам»^[56].

Работа во Владимирском соборе не имела положительного влияния и на Нестерова. Многие отрицательные качества его последующих произведений оказались связанными с принципами, положенными в основу росписей Владимирского собора.

Нестеров с большим интересом и вниманием относился к своей работе в соборе. В 1893 году он совершает специальное путешествие за границу в целях изучения старого византийского искусства, посещает Константинополь, Равенну, Палермо, Рим (где, между прочим, встречается с Д. В. Айналовым — великолепным знатоком древней живописи), знакомится с росписями римских катакомб. Все это оставило глубокий след в душе художника, однако мало способствовало совершенствованию его религиозных росписей. «Я благодарно вспоминаю и эту свою поездку, — писал в своих воспоминаниях о путешествии 1893 года Нестеров. — Много я видел, многому научился, а если и не сумел применить виденного так, как потом казалось, то, значит, или еще не пришло время, или вообще, как часто я думал потом, я не был призван сделаться монументальным храмовым живописцем, оставаясь с самых первых своих картин художником станковым, интимным, каким некоторые меня и до сих пор считают»^[57]. Следует, однако, сказать, что положительные и отрицательные качества росписей Нестерова имели не только субъективные, но и объективные причины, о которых говорилось выше.

Нестеров проработал в соборе с 1890 по 1895 год. Его кисти принадлежат четыре иконостаса нижних и верхних приделов (шестнадцать фигур), два запрестольных стенных образа на хорах: «Рождество» (в алтаре южного придела), «Воскресение» (в алтаре северного придела) и «Богоявление» в крестильне.

Придя на леса Владимирского собора еще совсем молодым художником, Нестеров, естественно, испытал влияние В. Васнецова, многие из его работ исполнены под впечатлением васнецовских образов (святые Кирилл, Мефодий, Михаил митрополит). Но постепенно, путем преодоления и переработки разнообразных влияний (не только национальных, но и зарубежных), путем осмысления всего увиденного им во время заграничных путешествий, художник вырабатывает свой стиль храмового живописца. Язык Нестерова, несмотря на определенное сходство с манерой Пювис де Шаванна, с его принципами соотношения фигуры и пейзажа, с трактовкой самого пейзажа и колористическим решением, тем не менее отличается своеобразием, вытекающим из собственных представлений о роли религии в жизни человека.

Образы святых Бориса, Глеба, княгини Ольги отличаются необычным для русского искусства того времени подходом к религиозной живописи. Фигуры святых помещены на фоне русской природы, с ее тонкими березками, елочками, рекой, озером, лесом. Художник подчеркивает их чистоту, кротость, нежность. Они лишены той страстности, той жизненной активности, которая отличает лучшие образы В. Васнецова в этом соборе.