Михаил Васильевич Нестеров

Одна из лучших работ этого цикла — «Молчание» (1903; Третьяковская галлерея)^[92]. В ней заложены совершенно новые принципы. Человек подчинен природе, он является ее частью, естественным выражением ее сущности, таким же естественным, как свинцовая, окрашенная розовыми отблесками заката гладь реки, по которой неслышно скользят лодки монахов, как высокий лесистый берег с одиноко виднеющимися белыми церковками, уже погруженными в тень наступающего вечера, как бледный желтый закат угасающего дня.

Молчание. 1903

Люди сливаются с природой, застывшей в молчании. Они не связаны между собой, но вместе с тем подчинены общим ритмам жизни, и это роднит их. Фигуры людей написаны обобщенно, впрочем, как и весь пейзаж. Мы можем только различить, что один монах стар, другой молод, художник не ставит перед собой задачу характеристики людей, но вместе с тем показывает их неразрывную связь с жизнью природы, естественную подчиненность ее бытию.

Композиция картины, построенная на фрагментарности пейзажа, на движении природы, передает идею непрерывности и вместе с тем повторяемости, цикличности явлений жизни. Это не было свойственно ранее Нестерову, а явилось новым моментом, скорее новым принципом, выдвигаемым искусством начала XX века.

Однако здесь заключено и другое. Маленькие фигуры монахов в лодках кажутся точно придавленными темной, покрытой лесом горой, она нависает над ними, давит на них, делает их еще более распластавшимися, сливающимися с бесконечной природой. Люди так же одиноки, как и две маленькие церковки, почти затерявшиеся среди тяжелого лесистого холма. В этой картине нет и следа того тихого радостного слияния с природой, того благостного умиления перед ее творениями, какое было в ранних работах Нестерова.

Печаль и какое-то внутреннее одиночество мы видим и в «Мечтателях» (1903), где двое монахов, старый и молодой (в этом также заключена мысль о сменяемости явлений, и вместе с тем о подчиненности одним законам), кажутся больше погруженными в свои собственные думы, чем любующимися красотой белой ночи. Недаром Нестеров почти не дает пейзажа как предмета созерцания — мы видим только тяжелые стены монастыря с их резкими выступами, чаек на голой земле, часть берега. Все внимание сосредоточено на людях, на их печальной, но вместе с тем сдержанной думе^[93].

Мечтатели. 1903

Ощущение тревоги, почти драматизма, пронизывает его капитальную работу этого времени — росписи в Абастумане, — не свободную от многих пороков модерна (1899–1904)^[94]. Наиболее сильное выражение это находит в «Голгофе», явившейся повторением картины 1900 года того же названия. Построенная на резких контрастах, на скорбном, полном нескрываемого драматизма ритме, она изображает сцену распятия, прежде всего как трагедию близких Христа. Даже в таких светлых по своему сюжету сценах, как «Воскрешение Лазаря», или «Вознесение», момент драматический выступает со всей очевидностью.

Печальная неудовлетворенность, внутреннее одиночество, порой завершаемое трагедией, — таков вывод художника. Более всего эти черты выступают в программной картине Нестерова «Святая Русь» (1901–1905; Русский музей)^[95].

Работа над «Святой Русью» была начата в самом конце 90-х годов. Уже к 1900 году Нестеровым было сделано около тридцати этюдов к картине. Эскизы, относящиеся к началу 900-х годов, изображают богомольцев, пришедших к Христу, который участливо внимает им с заботливостью близкого человека. Окончательный вариант очень сильно отличается по своему эмоциональному звучанию от предшествующих.

Зимний пейзаж, далекие просторы, покрытые снегом, темные полосы леса. В молчании стоят перед явившимся Христом люди, пришедшие к нему. Только вот-вот готовый сорваться с уст крик кликуши может нарушить это холодное спокойствие и тишину. Старики, женщины, дети ни о чем не просят Христа — они точно пришли посмотреть на него, они не видят ничего чудесного в его появлении.

Нестеров изображает очень разных людей, но все они объединены спокойным, почти холодным чувством молчаливого созерцания Христа. Христос приближен к пришедшим, но вместе с тем очень далек от них, так же как далеки окружающие его святые угодники, хотя на их лицах можно видеть и сострадание, и заботу, и печаль. Но они прозаичны, поэтому лишними кажутся их нимбы, их одежда, а в образе Христа много банальности — он ходулен и театрален, в худшем смысле слова, как театрален и кажется простой декорацией монастырь, из которого вышли Христос и святые. Та же печать ложной театральности, правда, в меньшей степени, лежит и на изображении странников.

В пространственном решении композиции Нестеров пытался подчеркнуть временной характер действия. Именно поэтому художник изобразил на втором плане бредущих странниц, почти одинаковых, как бы специально передающих мотив движения людей, идущих издалека. Но это не придало внутренней связи, не соединило людей единым действием.