Михаил Задорнов

КАГЭБИСТ: Это вам за Ленина… Это — за Дзержинского!

Один горшок попадает на крышу, другой — на капот. Срабатывает сигнализация. Машина ревет, как раненый зверь. Кагэбист исчезает в двери, напевает довольно и тихонько: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…»

Из окошка выглядывает расхристанный Зяблик, за ним — Сокол.

СОКОЛ: Кто? Кто это сделал?

КАГЭБИСТ (выглядывает уже из окна, говорит Зяблику): Я заметил на крыше лицо кавказской национальности.

СОКОЛ: Я найду его!

ЗЯБЛИК: Беги скорее, а я буду тебя страховать здесь.

На балконе у Моисея.

ГАРИК: Дедушка! Зачем вот тот дядя вон в том окошке сказал, что на крыше он видел лицо кавказской национальности? Это же он горшок сбросил. Я видел.

ДЕДУШКА: Т-сс! Молчи! Ты этого не видел, Гарик, и не слышал.

ГАРИК: Нет, дедушка, я видел.

ДЕДУШКА: Внучок! Дедушка Моисей старше тебя, и он лучше знает, что ты видел, а что не видел. Запомни: твой дедушка потому и живет на свете так долго, что он многого в жизни и не видел, и не слышал. Ты хочешь жить долго?

ГАРИК: Хочу, дедушка Моисей. Очень хочу.

ДЕДУШКА: Тогда скажи, что ты не видел.

ГАРИК: Я не видел.

ДЕДУШКА МОИСЕЙ: Вот и хорошо! А что ты не видел?

ГАРИК: Я не видел, как вон тот дядя сбросил вон с того балкона горшок вон в ту машину. Ну что? Я теперь буду долго жить, дедушка Моисей?

ДЕДУШКА: Теперь будешь.

ГАРИК (радостно): Бабушка! Бабушка! Дедушка научил меня, как жить долго!

Сокол на крыше присел за вентиляционным выступом, как в американском фильме. В одной руке — пистолет, в другой — переговорное устройство.

СОКОЛ: Шеф, шеф! Это я!

ГОЛОС ШЕФА (слышится): Кто я? Ты, что ли, Зяблик?

СОКОЛ (обиженно): Обижаете, шеф. Я — не Зяблик. Я — Сокол.

ШЕФ: О’кей! Что случилось, Сокол?

СОКОЛ: Шеф! Произведено нападение на шестисотый объект. На крыше нами было замечено несколько лиц кавказской национальности.

Нога Сокола скользит. Он вскрикивает.

ШЕФ: Сокол, Сокол? Что с тобой?

СОКОЛ: Ничего страшного. Это у меня крыша поехала.

Квартира бизнесмена. Все пышет коврами, люстрами, хрусталем и очень лаковой мебелью. Жена бизнесмена уже заканчивает дорисовывать лицо.

ЖЕНА: Что случилось, Мюмзик?

БИЗНЕСМЕН: Мамед начал войну. О’шит!..

Бизнесмен бледный. Он запирает на все засовы супербронированные двери, нажимает на кнопки. Из стен выползают решетки на окна. Все перекрывается, как в подводной лодке во время тревоги.

Бизнесмен приглушенным голосом говорит по телефону. Такой голос обычно у тех, кто считает, что их прослушивают. Им кажется, что если они будут говорить по телефону тише, то те, кто их прослушивает, не услышат.

БИЗНЕСМЕН: Алло! Олег Дмитриевич? Это вас беспокоит президент ассоциации евроазиатских банков развития. О’кей? Помните? О’кей! Олег Дмитриевич! Помните, вы насчет одного дела интересовались? Заказного. Я вам намекну, о’кей? Это Мамед! Вы поняли мой намек? О’кей? Кстати, я слышал, вы фонд создали. Помогаете ветеранам. Это я вам скажу — большой о’кей. Мы вам на этот фонд кое-что подбросим. О’кей? А с Мамедом надо кончать. Вы меня понимаете? Как только… Так сразу… Как говорят у нас, россиян: ноу проблем, о’кей… По факту! (Довольный, вешает трубку.)

Над дерущимися поднялось облако пыли. Ничего не видно. И только звуки ломающихся досок, крики выдают, что внутри облака есть какая-то своя жизнь.