Михайлов или Михась? (СИ)

Выпускница школы студии Игоря Моисеева, профессиональная танцовщица, в последние годы – балетмейстер-постановщик, Юлия Лебедева, женщина непосредственная и импульсивная, несколько экстравагантная, сделала все от нее зависящее, чтобы ока-заться в поле зрения швейцарской полиции. Ее история романтична, но в то же время проста до неправдоподобия, но именно поэтому она истинна. Но истинна в чисто русском духе. Швейцарцам же ни саму Лебедеву, ни ее историю не понять, потому что не понять никогда. Они и не поняли.

В соответствии с контрактом Юлия Лебедева, как балетмейстерпостановщик и как продюсер, готовила в Москве группу танцовщиц для участия в большом театрализованном шоу. Буквально за день до отправления группы Лебедевой позвонили знакомые из Женевы и сообщили, что то ли погиб, то ли даже покончил жизнь самоубийством ее близкий друг. Она поверить не могла в это, заметалась, не зная, что делать. Вместе с подготовленной группой она в Женеву ехать не собиралась, получить за день-два загранпаспорт и швей-царскую визу было делом абсолютно нереальным. В тот самый момент, когда она раздумывала, как же ей узнать, что на самом деле произошло с близким человеком, к ней зашел администратор и сообщил, что одна из танцовщиц ехать не может. Он даже не успел пояснить, по каким причинам девушка отказывается от поездки, как Юля его перебила, сорвавшись в крик:

– Да она что, с ума сошла?! Контракт горит, мы же теперь швейцарцам неустойку платить будем!

Лебедева выхватила из стопки документов паспорт «отказницы»

и, взглянув на фотографию, внезапно умолкла.

– Ладно, иди, я сама разберусь, – отпустила она администратора.

Шальная мысль пришла ей в голову. С паспортной фотографии на нее смотрело лицо, в котором Лебедева без труда отыскивала внешнее сходство – такие же темные, чуть вьющиеся волосы, такой же разрез зеленых глаз. Решение было принято – отчаянное, сумасбродное, но бесповоротное.

Сходство Лебедевой с девушкой на фотографии и впрямь было очевидным – она без всяких осложнений преодолела пограничный контроль сначала в московском аэропорту Шереметьево, а потом в женевском аэропорту Куантрэн. На второй день пребывания в Швейцарии в ее гостиничный номер властно постучали. Открыв дверь, Лебедева увидела на пороге полицейских. «И был донос и был навет», как пел незабвенный Владимир Семенович. Донос по факту проникновения в Швейцарскую Конфедерацию по чужому паспорту российской гражданки, а навет в том смысле, что в доносе живописались «преступные подвиги» Лебедевой, и вывод наличествовал: принадлежит к русской мафии, несомненно, входит в число ее руководителей. Сдал ее кто-то из своих, впрочем, теперь уже доподлинно известно, кто именно. Мотивы доноса проглядываются совершенно низменные, впрочем, сие из области рассуждений, а заявительница может возразить, что руководствовалась, напротив, самыми возвышенными побуждениями. А потому свои и Лебедевой выводы оставлю при себе. Кто желает, может на эту тему вволю пофантазировать.

* * *

ЮЛИЯ ЛЕБЕДЕВА:

В тюрьму Шан-Долон меня привезли ночью, в том самом платьице, в котором я была, когда пришли полицейские. Ни зубной щетки, ни смены белья, ни косметики – ничего у меня при себе не было. Конечно, я понимала, что натворила черт-те что. Но я и вправду была в тот момент не в себе, способна на самые отчаянные поступки. Прилетев в Женеву, я ринулась узнавать о судьбе своего друга и выяснила, что он действительно застрелился. Где он взял оружие, почему ушел из жизни – вот о чем я думала все это время. И когда за мной пришли полицейские, я находилась в какой-то про-страции. Спокойно, даже, скорее, равнодушно пошла с ними. Мне, по большому счету, в тот момент было абсолютно наплевать, что со мной сделают.

Перед тем как отвезти в Шан-Долон, меня допросили в полиции. И первый вопрос, который мне задали, был о Сергее Михайлове. Меня спросили, знаю ли я его. «Что вы подразумеваете под этим вопросом? – переспросила я. – Знаю лично, знаю хорошо или знаю в лицо? У нас вся страна его сейчас знает. Дня не проходит, чтобы его не показывали по телевизору или не публиковали его фотографий в газетах и журналах. Так что я тоже знаю Сергея Михайлова в лицо…»

Следователь меня оборвал: «Вы должны говорить правду. Вы наверняка хорошо знакомы, судя по почерку, вы занимаетесь одним делом и работаете вместе».

Этот допрос продолжался двенадцать часов. Под конец они стали убеждать меня в том, что если я расскажу им всю правду о Михайлове и о русской преступности, то они постараются добиться для меня снисхождения. О том же говорил мне и следователь Венгер, когда допрашивал меня в тюрьме. Я ждала, что мне устроят очную ставку с Михайловым, но этого не происходило. Впрочем, наша первая да и несколько последующих встреч в тюрьме Шан– Долон наводят меня на размышление о том, что эти встречи были не случайны. Мне иногда кажется, что их подстроили для того, чтобы не на официальной очной ставке, а как бы при случайной встрече проверить нашу реакцию.