Михайлов или Михась?

Именно в то время познакомился Михайлов и с Мэри Бушуевой. Мэри — человек поистине удивительной судьбы и столь же удивительного оптимизма. Сама инвалид, передвигаясь на протезах, она, кажется, не знает усталости. Не занимая никаких официальных должностей, Мэри собирает вокруг себя спортсменов-инвалидов, обивает пороги официальных учреждений, пробивая организацию каких-то турниров, зарубежных поездок. Есть такие специальные трехколесные велосипеды для соревнований инвалидов. На обычный велосипед этот, инвалидный, похож так же, как космический корабль на утюг. Изготавливается сие чудо конструкторской и инженерной мысли только на уже триста лет загнивающем Западе. Российские же спортсмены о таких вот велосипедах и мечтать не могли. До тех пор, пока Сергей Михайлов не познакомился с Мэри Бушуевой. Вот уже несколько лет сборная команда спортсменов-инвалидов России участвует в международных соревнованиях на таких велосипедах, которые подарил Сергей Михайлов. А когда перед поездкой на недавний турнир российской сборной отказали в приобретении заграничных билетов, Сергей Анатольевич и эту часть расходов взял на себя. Россияне тот международный турнир выиграли, на память сфотографировались, а после изготовили плакат, на котором каждый из участников поставил свой автограф. А чем еще, кроме искренних слов благодарности, могли отблагодарить они своего благодетеля? На всякий случай особо отмечу — в слово «благодетель» я вкладываю тот единственный смысл, который в него изначально был заложен в русском языке: человек, совершающий благо во имя других. Это я о Сергее Михайлове.

* * *

Кто-то из работников фонда «Участие» рассказал Сергею Анатольевичу печальную историю тринадцатилетней девочки Кати из Солнцева. В девять лет врачи обнаружили у Кати сколиоз. Подумаешь, решили все, обычная история. Немного гимнастики, плавание, и все наладится. Но болезнь прогрессировала столь стремительно неумолимо, что к двенадцати годам Катя могла передвигаться только в специальном ортопедическом корсете. Вы только вдумайтесь в эти страшные слова — инвалид детства. История запала Сергею в душу, он даже решил съездить в Солнцево, поговорить с родителями девочки, проведать саму Катю, а если представится возможность — помочь. Но дел было невпроворот, и он попросил родителей Кати приехать к нему в офис, отправив за ними машину.

Они приехали. Сами еще довольно молодые люди, а седина уже заметна. И взгляда было достаточно, чтобы понять — сломлены, раздавлены обрушившимся на их семью горем. О чем они говорили, знают только трое. В кабинет больше часа никого не пускали. А вечером, когда офис уже опустел, Сергей сказал одному своему другу:

— Завтра все же поеду, навещу эту девочку, не идет она у меня из головы. Может быть, все-таки можно ей помочь, вылечить. Ну не может же того быть, чтобы человек с тринадцати лет и на всю жизнь инвалидом остался. Самое страшное, что Виталий и Людмила, родители Кати, и сами уже ни во что не верят. Это я не в упрек говорю. Горе у них страшное, вот они и отчаялись.

— Я не то чтобы не верил, я даже о существовании таких людей не знал ничего, — рассказывал позже отец Кати — Виталий. — С человеком, которого я до этого никогда в жизни не видел, я разговаривал, как с самым близким, не стесняясь никаких подробностей и деталей. Прав, конечно, Сергей Анатольевич, я действительно отчаялся, не зная, что делать, куда идти за помощью. А врачи только руками разводили да бормотали что-то непонятное. Да и как мне было не отчаяться! — воскликнул он с горечью. — Я родной дочери боялся в глаза заглянуть. Лечение ничего не дало, Катюхе день ото дня становилось все хуже и хуже. Вот я и отчаялся, корил себя за то, что для родной дочери ничего не в состоянии сделать. А она же еще ребенок. И этот ребенок ждет от своих родителей чуда. Какого чуда?! Когда врачи наконец сказали, что ей может помочь операция, и назвали сумму, я понял, что мне этих денег за всю жизнь не собрать. Да я бы последнее отдал, не задумываясь, вот только отдавать нечего было. Обращались мы, конечно, в различные государственные, социальные инстанции, но как только сумму называли, тут же все разговоры и прекращались. Сочувствовали, конечно, но разводили руками, дескать, вы и сами все понимаете… На встречу с Михайловым я тоже ехал без всякой надежды, признаюсь, и ехать не хотел, считал, что только время зря потрачу. А именно он-то все и изменил. И не только тем, что пообещал с лучшими врачами договориться. Он вновь в нас надежду вселил. Я вдруг понял, что не все еще потеряно и, может быть, дочку удастся вылечить.

Уже на следующий день после встречи с Катиными родителями Сергей отправился к больной девочке. О болезни ни слова с ней не говорил. Расспрашивал, какие книжки читает, как удается от школьной программы не отставать, какую любит музыку. Кате настолько было интересно разговаривать с этим взрослым человеком, что она даже о болезни своей на те два часа, что провел Михайлов в их доме, позабыла.