Михалковы и Кончаловские. Гнездо элиты

Атмосфера в доме Петра Петровича, который большую часть своей жизни прожил в бывшей барской усадьбе под названием Бугры, расположенной в Калужской области, в 110 километрах от Москвы, произвела неизгладимое впечатление на его внуков Андрона и Никиту. Ведь они проводили там все лето практически до самой смерти деда. Воспоминания об этом времени то и дело сквозят в их высказываниях, статьях, интервью, а А.С. Кончаловский даже посвятил своему знаменитому деду-художнику и описанию жизни в его доме целую главу в своей книге «Низкие истины». Хочется привести оттуда несколько отрывков – ведь именно дом деда во многом повлиял на формирование их с братом личностей, их мировоззрения. Хотя нельзя сказать, что мировоззрение у них всегда и во всем сходное. Но обратимся к воспоминаниям А. Кончаловского о доме деда.

«Дед мой, Петр Петрович Кончаловский, был человек глубоко русский, но без Европы не мог жить. В его доме все дышало Европой, не говорю уж о том, что в живописи он был сезаннистом. В первый раз он ездил в Испанию где-то в самом начале века вместе со своим тестем Василием Ивановичем Суриковым. Они писали эскизы по всей Европе.

Дед прекрасно говорил по-французски – жена Сурикова была полуфранцуженкой, так что для бабушки французский язык был как бы первым.

Я часто думаю: почему нашу семью не задели репрессии? Могли ведь и задеть уже в довоенные годы. В военные – всерьез не сажали, массовые посадки начались снова в 1947-м с началом кампании против космополитов. В этот разряд Петру Петровичу попасть было проще простого, он был насквозь профранцуженный. Хоть и был академиком, но портрет Сталина писать, между прочим, отказался.

Случилось это в 1937 году. К юбилею революции все академики должны были написать портреты вождя. Предложили и Петру Петровичу. Он не знал, как отвертеться, сказал, что портрет напишет, но только если Иосиф Виссарионович будет ему каждый день позировать.

– Вы соображаете? У товарища Сталина нет времени. Делайте по фотографии.

– Не могу. Я реалист. По фотографиям портретов не пишу.

Этого деду не забыли – вплоть до 1956 года ни одной персональной выставки у него не было». (Однако заметим в скобках, в 1943 году П.П. Кончаловский был удостоен Сталинской премии. Так что, видимо, все же не столь сурова была опала. Возможно также, что на ситуацию с выставками влияла не столько власть, сколько непростые отношения художников между собой, особенно академической верхушки к Кончаловскому со товарищи. Но внук считает по-другому. Ему кажется, что «дамоклов меч» репрессий всегда висел над семьей деда. Но почему же не обрушился?)

«Думаю, спасло нашу семью то, что в своей речи в начале войны Сталин среди великих имен, которые дала миру русская нация, назвал двух художников – Репина и Сурикова. Речь эта почиталась исторической, нас она внесла в разряд неприкасаемых. Потому бабушке моей, Ольге Васильевне, на язык нередко весьма несдержанной, сходило то, что другим бы никогда не простилось. Когда выступал министр культуры, она фыркала: «Боже, что он несет!» К советской власти относилась вполне недвусмысленно. Образ жизни, который они с дедом вели, ясно давал это понять…

В его доме я всегда чувствовал себя в особом дореволюционном европеизированном мире, взрослые при внуках говорили всегда по-французски, было полно испанцев.

Испанская колония вообще была важной частью нашей жизни. В конце 30-х, когда Франко разбил республиканцев, в СССР приехало несколько тысяч детей испанских коммунистов, сопровождаемых комсомольцами-испанцами. Их колония разместилась в нескольких километрах от дома нашего деда под Обнинском. Испанцы зачастили к нему – в его доме можно было петь, говорить по-испански, здесь была европейская атмосфера. Приходило их разом человек двадцать…

Во времена революции семья Кончаловских жила в мастерской Петра Петровича на Садовом кольце у Триумфальной площади, в том самом подъезде, где жил Булгаков. Мастерская, кстати, сохранилась и до сих пор принадлежит Кончаловским.

Здесь бывали Хлебников, Бурлюк. Сюда пришел Маяковский в своей желтой блузе, с морковкой, торчавшей вместо платка из кармана. Дед был из «Бубнового валета», к тому времени с футуристами бубновова-летчики поссорились. «Футуристам здесь делать нечего», – сказал дед и захлопнул дверь перед носом у Маяковского. Здесь писались картины. Здесь же жила семья. Было холодно. Топилась буржуйка. Мама на ней готовила…

Мама была из этого мира – художников, бунтарей. (Что, заметим еще раз, совсем не помешало ей написать самую свою известную патриотическую и весьма идеологизированную поэму «Наша древняя столица», а также долго уговаривать своего старшего сына не уезжать на Запад. «Нельзя жить без Родины», – повторяла она ему в письмах. То есть Наталья Петровна, происходящая из мира художников-бунтарей, была патриоткой своей страны, которая тогда называлась СССР. Как бы ни хотелось ее сыну сейчас думать по-другому).