Михасс

– А сам-то, сам-то, – вяло огрызнулся ёж, – ворвался, как дикий носорог или ошалевший верблюд, даже не поздоровался. И вообще – когда обещал быть?

– В полночь, – виновато кивнул головой Сигурд.

– Вот, вот, а теперь посмотри на часы.

На часах, стоявших на каминной полке, было: 1 час, 22 минуты.

– Понимаешь, мешали разные посторонние: дикие птицы, чёрные предчувствия, серые мысли и ранее ликвидированные агенты Тибетской Разведки. Пока я гонял диких – серые куда-то исчезли, а чёрные завели туда, куда и Серого Вальгарда не заносило. Чудом добрался до тебя.

Кролик снял с плеча дорожную сумку и бросил на кресло. Громко щёлкнула клавиша магнитофона – кассета с “M-r Lucky” закончилась. Стало слышно, как снаружи домика воет ветер.

– Ну-с, сегодня ты, наконец, расскажешь мне какую-нибудь интересную историю? – спросил кролик.

– История эта началась очень давно, и как ни странно, до сих пор не закончилась,

– сказал Дикий Ёжик и повернулся к нему спиной. На спине к иголкам прилипли жёлтые и красные листья.

– Давненько же ты не приводил себя в порядок – укоризненно покачал головой

Сигурд – я же говорю: ты здесь совсем одичал.

Ёжик неожиданно рассердился.

– По-моему, ты не Сигурд, а Дуглас. Да, да, тот самый Дуглас. Кролик, не заметивший, что на листьях, прилипших к моей спине, нет ни капли синей и чёрной краски, может быть только Дугласом.

Кто такой этот Дуглас, мы с вами вряд ли когда-нибудь узнаем. Но, тем не менее, Дикий Кролик Сигурд насупился и превратился в Дикого Кролика Дугласа. Впрочем, особой разницы между ними лично я не заметил.

За окном послышались звуки расстроенной виолончели. Кролик взял из тёмно-синей пачки сигарету и прикурил от тлеющей головешки.

– Слушай, Дик, какая же это история, если она ещё не закончилась? – растерянно спросил он.

– Истории никогда не заканчиваются, – усмехнулся ёж.

– Ага, пока все участники не умрут, – понимающе кивнул Дуглас и почему-то горько заплакал.

В дверь кто-то скрёбся. Друзья удивлённо переглянулись.

– Кто там? – спросил Дик.

– Это я, рак, – раздался из-за двери чей-то скрипучий голос.

– Тогда заходи, – нагло распорядился за хозяина Дикий Кролик.

Дверь приоткрылась, и в нору как-то боком вошёл, а вернее вполз, чёрный-чёрный рак.

– Добрый вечер, – вежливо сказал он. – Можно у вас перезимовать?

– Конечно, – великодушно кивнул головой Дик, и, бросив на кролика задумчивый взгляд, грустно вздохнул.

– Эта ночь будет очень и очень длинной.

– Я прошу прощения, но запах диких роз привёл меня сюда, – сказал дикий рак и густо покраснел.

– Проходите, не стесняйтесь, располагайтесь как вам удобно, – засуетился хозяин, обращаясь к раку, всё ещё стоявшему в дверях.

– Спасибо, тогда я залезу туда. – И рак клешнёй показал на тазик с водой, стоявший перед большим пыльным зеркалом у камина. Обычно в этом тазике ёжик умывался перед сном, но возражать не стал, обрадовавшись, что для нежданного ночного гостя нашлось достойное ложе.

– Я бы зимовал в реке, – вздохнул рак, – но я страшно боюсь диких греков.

Знаете, они так и шныряют по берегу и, мало того, суют свои огромные корявые руки в воду, пытаясь схватить нас и, более того, обогреть. Заснуть невозможно. А тут ещё этот запах.

Рак нервно пошевелил усами. Надо заметить, запах диких цветов, действительно густевший с каждой секундой, опровергая брюзгливое ворчание рака, незаметно погружал ёжика и его гостей в сладкий, но от этого не менее опасный сон.

Дикая темнота проникла сквозь закрытые глаза внутрь Дикого Ёжика и закружилась там по часовой стрелке. Дикий Кролик пытался бороться со сном, но в конце концов зевнул, и бесцветная пустота, вращаясь, в отличие от темноты, против часовой стрелки, да ещё и по перпендикулярной относительно времени орбите, ворвалась в его сердце. В ушах Дикого Ежа стучал бубен юкагирского шамана.

Шаман сидел под скалой у костра на берегу Великого Северо-восточного Моря. А на скале, словно осенние листья, кружились Дикий Кролик Дуглас и Дикий Ёжик Дик.

* * *

Дикий Ёжик открыл глаза и посмотрел в окно. За окном кружились снежинки. В голове закружились слова. Закружились в игрушках пружинки, во дворе закружилась трава. Закружились неясные чувства, закружилось коварство и зло. Закружилось в пространстве искусство, и наука, и ремесло. Закружились противные мухи, закружилась в полях конопля, закружились на кухнях старухи, закружилась планета Земля. Закружились в часах шестерёнки; закружились дрова на траве. Закружились четыре сестрёнки почему-то в моей голове…

И кружились всё быстрей президенты двух Корей, короли пяти Италий, семь бродяг из Португалии, девять хиппи из Литвы, обкурившихся травы, двадцать шесть гробовщиков и Борис Гребенщиков. Дикий Ёжик, ты врубись – закружилась даль и высь, закружилась близь и даль, закружился Блез Паскаль, Мой читатель, ты прикинь – закружились янь и инь. Как кружилась эта дрянь, эта инь и эта янь, невозможно описать. Закружилась чья-то мать. Чья-то мать и чья-то дочь.