В IX веке практически повсеместно исчезла свирепствовавшая с античных времен чума. Ее появление в 1346 г. сначала в Приазовье, а затем в европейских странах также было для современников неожиданностью. И хотя в XVIII веке она снова «исчезла» из стран Западной Европы, однако предыдущие четыре столетия чума была «значительным лицом европейской истории» [Демомо Ж., 1994].
В первой половине XIX века имели место несколько сильных и обширных эпидемий гриппа, но после 1850 г. эта болезнь не возникала на большей части территории земного шара почти 40 лет (до 1886 г.). В 1918 г. так называемый вирус «испанки» унес жизни миллионов людей [Эндрюс К., 1969]. Но даже он не был для человечества новым. Эпидемия дала исключительно высокую смертность только среди молодых людей и почти не затронула пожилое население планеты. Это означает, что штамм вируса, вызвавший пандемию 1918 г., не представлял опасности для иммунной системы людей старшего возраста. С тех пор вирус гриппа А очень прочно закрепил свои позиции в человеческой цивилизации.
С первой половины XIX века стала уменьшаться заболеваемость натуральной оспой, что приписывают исключительно иммунизации. Но беспрецедентные по своим масштабам и последствиям эпидемии «черной оспы» в XVII–XVIII столетиях возникали при наличии значительных иммунных прослоек среди населения Европы. Следовательно, причиной «исчезновения» пандемической инфекционной болезни не обязательно является формирование популяционного иммунитета у населения. Образованием иммунных популяций можно объяснить лишь затихание пандемического процесса на непродолжительный период времени, но его прекращение на десятки, а то и сотни лет и последующее возвращение нуждаются уже в другом объяснении. Поэтому, говоря о возбудителях чумы Фукидида, английской потницы и язвы Антонина в прошедшем времени, мы не можем все же утверждать с полной уверенностью, что они исчезли окончательно, а не сохранились в каком-то недоступном для человека природном резервуаре.
Пандемии и эпидемии. Для возникновения пандемии недостаточно проникновения в человеческую популяцию нового высоковирулентного и контагиозного возбудителя. Возбудители лихорадок Ласса, Марбург, Эбола контагиозны и неоднократно вызывали вспышки крайне тяжелых болезней, но не пандемии. ВИЧ никак нельзя отнести к высоковирулентным и контагиозным вирусам по распространенным сегодня критериям их оценки, однако в его способности к пандемическому распространению уже никто не сомневается.
Смену пандемических болезней не объясняет и теория саморегуляции паразитарных систем, выдвинутая В. Д. Беляковым с соавт. (1987), рассматривающая «любой пандемический процесс как саморегуляцию в системе генетически и фенотипически гетерогенных популяций паразита и хозяина». Этой теории больше бы соответствовала ситуация, когда в течение нескольких столетий с промежутками от 1 до 20 лет (но не больше жизни одного поколения людей), в человеческом обществе возникает один и тот же пандемический процесс. Она может в некоторых частных случаях объяснить эпизоотии и отдельные вспышки антропонозных болезней, смену серотипов их возбудителей, но на ее основе нельзя понять, почему высоковирулентные возбудители пандемий чумы, оспы, гриппа сначала сменяют друг друга, а потом неожиданно «уступают дорогу» вроде бы маловирулентному ВИЧ.
Пандемия — это не просто большая эпидемия. Это явление качественно иного порядка. На уровне субъективного восприятия каждая новая пандемия выглядит так, как будто она учитывает неудачи предыдущей и хотя бы на шаг опережает возможности науки данного исторического периода. Опустошившие Европу и Азию в Средние века чума и оспа не могли быть остановлены средствами, которыми располагала медицина того времени. Вот с каким отчаянием пишет очевидец чумы 1346–1351 гг.: