Микроурбанизм. Город в деталях

Несмотря на разнообразие подходов к теме урбанистической аудиальности, аналитический язык для описания ее социальных и медиальных эффектов остается неразработанным, что констатируют и сами авторы[112], а один и тот же термин в условиях терминологического дефицита используется в различных контекстах и значениях. Так, например, “звуковая география” («sonic geography») включается в концептуальный обиход исследователей и как влияние акцента или диалекта на создание локальной идентичности[113], и как коллекция полевых звукозаписей[114].

Сходная ситуация складывается и вокруг саундскейпа – одного из наиболее часто используемых аудиальных концептов. Он применяется для обозначения музыкального стиля[115], окружающей звуковой среды[116], акустического аспекта институциональной организации быта[117]. Однако наиболее продуктивной для целей моего исследования является интерпретация саундскейпа, предложенная культурным антропологом Фриком Коломбийном, согласно которой “саундскейп” – это аудиальная форма социальной организации повседневности, включающая помимо параметров медиума (громкость, амплитуда, длительность, периодичность, тембр и т. д.) комплекс эффектов, производимых звуком в конкретных обстоятельствах. Речь идет о влиянии звука на здоровье, специфике индивидуального восприятия звука и режимах его семиотического освоения[118]. Таким образом, данная трактовка позволяет учитывать как медиальное, так и социальное измерения при работе с локальной аудиальностью.

Масштаб городской аудиальности, попадавший в поле внимания исследователей, колебался от города в целом[119] или даже группы городов[120] до отдельных событий (например, фестивалей[121] или же специфических городских мест – гетто[122], клубов[123], отдельных кварталов[124]). Не претендуя на генерализованное аналитическое описание, я все же намерен предложить систему координат, в которой с учетом обстоятельств и персонажей, действий и модальностей, вовлеченных в производство саундскейпа, может быть описана звуковая форма одного из самых характерных и колоритных городских мест – двора.

Образ двора возникает на пересечении различных перцептивных модальностей. Он является одновременно и архитектурно организованным пространством, и зрелищем, он источает запахи, наконец, он звучит. Любая из этих модальностей не является самодостаточной. Аудиальность в данном случае оказывается частью медиального конструктора при производстве особой дворовой атмосферы.

В работах зарубежных авторов двор изучается преимущественно на примере частного пригородного жилья и рассматривается в качестве ландшафта, подлежащего благоустройству[125] или же защите от замусоривания[126], а также как средство визуальной репрезентации приватных домовладений[127]. Таким образом, фокус исследования дворов смещается за пределы мегаполиса, не то отзываясь на постиндустриальные схемы расселения горожан, не то сохраняя связь с традиционной – доиндустриальной – схемой эксплуатации двора.

В отечественной литературе городской двор – величина заметная. Он изучается из разных перспектив, принимающих во внимание его особые статусы в социальной и пространственной структуре мегаполиса – от элемента в системе городского планирования до локального сообщества, формирование и бытование которого имеет пространственные основания. Социологи рассматривали двор в качестве спортивной социокультурной площадки[128], ресурса коммерческой экспансии[129], антропологи – как дополнительное место досуга и “детское место”[130], историки-урбанисты – как “универсалию европейской городской культуры ХХ века[131], архитекторы – как интерактивную дизайнерскую среду[132]. Специфика двора при этом усматривалась в его переходном статусе между улицей и жилищем, в конструировании двора как социального пространства особого рода, а вот звуковой мир двора как особый слой его социальности и медиальной специфики по-прежнему остается неизученным.

Двор в фокусе: история с географией