Миксы (СИ)

Это было весело. Девушка не нравилась совсем, но происходящее возбуждало. Валерик никогда прежде таким не был.

Потом они решили, что пить вино на берегу очень жарко. Солнце поднялось совсем высоко, и Валерик чувствовал, как шею пощипывает от пристающего к коже загара. Лиля предложила пойти к ней: родители уехали и должны были вернуться только к вечеру.

На Лилиной даче и вправду была прохладная веранда. Тут стоял старый диван, прикрытый белым покрывалом в разноцветную тонкую полоску и старая, обшарпанная полированная тумбочка. За диваном был узкий подоконник, а на тумбочке примостилась древняя лампа на бронзовой подставке и с абажуром с кисеёй. Больше на веранде не было ничего.

Лиля ушла в дом, чтобы переодеться, и вернулась уже в лёгком платье, больше похожем на домашний халат. Валерик заметил, что она слегка подкрасила глаза и расчесалась. "Как трогательно!" – цинично сказал он про себя.

Они быстро допили вино, съели сыр и яблоки.

– Я пойду, – сказал Валерик и наклонился, чтобы поцеловать Лилю, словно бы на прощанье. Та охотно подставила губы. Губы хранили прохладу и вкус яблок и, немного, – вина, и целовать их было очень приятно.

Потом Валерик стал настаивать, а Лиля – отбиваться. Он чувствовал, как её ладони упираются в его грудь, подбородок, в плечи, слышал, как она что-то бормочет, кажется, уговаривая подождать, и даже отвечал ей, что-то бубнил, извиняясь, приводя доводы, но спустя минуту уже не мог вспомнить ни одного произнесённого слова...

Его возбуждала мысль о том, что он вырвался из мелом начертанного круга, где в линию сомкнулись буквы имени "Лера".

Корзину для пикников Валерик забыл на Лилиной даче.

Он шёл, высоко поднимая ноги, чтобы не запнуться о выползшие на тропинку сосновые корни – шёл медленно.

Приятная истома сменилась странным послевкусием, от которого было неприятно во рту и слегка подташнивало.

Валерик вдруг стал думать о том, что никуда так и не вырвался и ничего самостоятельного не совершил.

Лиля ведь тоже ждала его. Звала, как миксамёба, изо всех сил испускала акрозин одиночества, который плыл вниз по течению и, кажется, доплыл до Валериковой дачи. Он не завоёвывал её, он ничего не делал. Он взял то, что было доступно, как берёт то, что доступно, подвижная клетка.

Ну что ж – он понял это. Для этого ему, как и миксу, пришлось заняться любовью и расстаться, не оставив потомства.

На душе было погано. Видеть Лёлю совсем не хотелось. Он как будто был в чём-то виноват перед ней.

В своём дворе на дровах Валерик заметил крохотное желтоватое пятнышко плазмодия – возможно, арцирии. Он присел на корточки и вгляделся: плазмодий как плазмодий. Маленький, жёлтый, плоский – не начавший ещё превращаться в плодовое тело. Он, видимо, был ещё в движении, ещё искал место повыше и посолнечнее, чтобы его оболочка подсохла и споры разлетелись как можно дальше.

Валерик чуть тронул его пальцем. Было приятно. Как целовать прохладные, пахнущие яблоком женские губы.

Плазмодий размеренно полз. Он был слишком мал, чтобы его движение можно было заметить, но как только последние клетки влились в него, он взял курс на поленницу – оттуда текли заманчивые запахи гниения. Внутри него уже не было отдельных клеток, он сам был одна большая клетка со множеством ядер, купающихся в вязкой полупрозрачной жидкости.

Плазмодий полз, внутри него закручивались вихри крошечных торнадо. Как атмосферные фронты на метеорологической карте, они стремились вперёд, к поленнице. Сзади плазмодия оставался хвост – тонкая струйка отстающих. Впереди была широкая взбухшая полоска, похожая на гребень волны.

Валерик шёл к дому и думал – в который уже раз – о странных превращениях микса. О том, как это может быть, что сотни клеток, слившись в единый организм, начинают вдруг действовать так слаженно и сообща, и это при отсутствии видимых связей. И он ещё мог представить, как они передают друг другу информацию, но представить, какая клетка, какая часть плазмодия принимает решение – он категорически не мог. Так же как представить, что все клетки принимают одно решение в один момент, словно только одно решение в жизни может быть единственно верным.

Валерик точно знал, что не бывает единственно верных решений: иначе каждая человеческая ошибка была бы преступлением.

Лёля, ожидавшая, что Валерика не будет до позднего вечера, обрадовалась и быстро убежала в лагерь. Валерик хотел было спросить её, что она будет делать там в выходной, но постеснялся.

А вечером приехала мама.

Валерик не ожидал, что она приедет. Он каждый день звонил, отчитывался о том, что он ест и как работает над статьёй.

– Я хотела посмотреть на тебя своими глазами, – сказала мама. – А где Лера? А почему у вас столько смесей? Она что, не кормит грудью?

Ложь придумалась быстро.

– Лера? Уехала. В город. На День рождения к подруге. Завтра будет. Смеси? Да, молока у неё почти уже нет... Знаешь, она всё-таки очень переживает из-за Льва.

– Н-да... Валерий, конечно, нехорошо поступил... Ну да Бог им судья. А тебя, я смотрю, приспособили-таки в няньки!