Мила Хант

Нечеловеческим усилием я пытаюсь сохранить хотя бы видимость хладнокровия. Он чувствует моё состояние и даже старается успокоить меня, не подталкивать к краю.

– Если это так важно для тебя… то для нас это ничего не меняет. Ты всё равно наша дочь.

Слова звучат настолько фальшиво, что у меня вырывается нервный смешок.

– Не надо выжимать из себя какие-то чувства. Для них уже слишком поздно. Я решила поговорить с тобой сейчас только потому, что припёрло.

– И в чём же срочность?

– Я должна была погибнуть два дня назад, как и другие подопытные кролики. Но я немного нарушила их планы. Это им не понравилось, и они разыскивают меня.

– О чём ты говоришь? «Они» – кто?

Он, кажется, искренне удивлён. Должна ли я доверять ему? Что он вообще знает?

– Для начала объясни, что произошло вскоре после моего рождения, – приказываю я.

Он оценивающе смотрит на меня. Потом, поколебавшись, решается.

– Мы были женаты восемь лет, детей у нас не было. А твоя мать очень хотела…

Он останавливается, поняв, что сказал. Я пожимаю плечами.

– Не парься. Я никогда не думала, что ты хотел моего рождения.

Он не пытается возражать. Встаёт, подходит к окну. Мы на последнем этаже. Вокруг сияют небоскрёбы делового квартала Центра.

– Это была специальная государственная программа поиска приёмных семей для детей из неблагополучных семей.

– С Периферии?

– Но с сильным интеллектуальным потенциалом, – уточняет он. – Состоятельные семьи вроде нашей могли бы обеспечить им более радужное будущее.

– Что значит – «с сильным интеллектуальным потенциалом»?

– Дети проходили какие-то научные тесты. Вот и всё, что нам сказали. Дети, не похожие на других.

Не похожие на других.

– И тогда вы познакомились с леди А.?

Он кивает.

– То есть мама хотела ребёнка, и ты согласился усыновить кого-нибудь. Но только с условием, чтобы тебе гарантировали хорошее качество, да? Обещали, что его нейроны отлично работают. Так?

На этот раз я срываюсь на крик. Он холодно смотрит на меня, ожидая, пока я успокоюсь. Кусочки пазла постепенно складываются.

– Леди А. даже пообещала тебе гарантийное обслуживание. «В восемнадцать лет мы протестируем продукт. И если он не оправдает наших ожиданий, мы примем его обратно». Примерно так она тебе сказала, да?

Я вскакиваю, гневно глядя на него. И, не давая ответить, продолжаю:

– Ты хоть знаешь, что это были за «научные тесты»? Что они с нами сделали сразу после рождения? А на прошлой неделе? Жалкий тип, – бормочу я сквозь зубы.

– Не говори со мной таким тоном.

– Говорю как хочу! В любом случае – больше я никогда не буду с тобой разговаривать. Скажи только одну вещь. Что тебе обещали в награду за то, что ты возьмёшь к себе маленького лабораторного зверька?

– Мы с твоей матерью делали для тебя всё, что могли, – произносит он, игнорируя вопрос.

– Немногое же ты мог, раз у меня практически не было отца!

Повисает пауза, которая разделяет нас ещё больше. Если это только возможно. Вопросы, терзающие меня после откровений С., неумолимо поднимаются на поверхность.

– Где моя сестра-близнец? И где мои настоящие родители?

Я не хотела его ранить. Но отец неожиданно бледнеет, услышав эти слова. Я уже знаю, что ответа не будет, и направляюсь к дверям.

– Куда ты идёшь?

– Туда, откуда пришла.

– Ты не вернёшься домой?

Удивлённая, что его это заботит, я качаю головой.

– Но я хотела бы повидать маму. И Пуха. Я приду завтра вечером.

– Не говори ничего твоему брату.

В его голосе слышны умоляющие нотки. Ему плевать, что со мной случилось, что со мной сделали с его согласия, лишь бы не потревожить обожаемого сыночка.

– Не волнуйся. Вы всегда держали его в тепличных условиях. За тысячи световых лет от реальности. Я не собираюсь разрушать ваш многолетний труд своей жалкой крошечной правдой.

На лице отца читается облегчение.

– Я просто хочу повидать их с мамой. Я скучала по ним.

В шаге от дверей я оборачиваюсь, чтобы произнести последнюю фразу:

– Тебя это, конечно, удивит, но в твоём доме были люди, которые любили друг друга.

Я закрываю за собой дверь и только в лифте даю волю слезам.

60

Они выходят из трамвая.

Сейчас 11 утра, движение очень плотное, поток прохожих тоже. Они делают несколько шагов по направлению к ступенькам, люди невольно расступаются. Бок о бок они начинают подниматься.

Он – крупный, темнокожий, с грубым лицом и мрачным взглядом. Она – высокая худая блондинка с голубыми, почти прозрачными глазами. Они пересекают крыльцо и приближаются ко входу в здание. Она поднимает глаза на коричневую табличку с серебряными буквами. Переглянувшись, они устремляются к посту охраны. Полицейский выходит им навстречу.

– Добрый день. У вас есть приглашение?

Она улыбается и отступает. Молодой человек отвечает за неё.

– Да, вот оно, – говорит он, ничего не показывая.

Полицейский смотрит на него вопросительно. И застывает. Лицо его сжимается, глаза вылезают из орбит, взгляд делается совершенно безумным. Выдох с трудом проникает сквозь бронхи и горло – и дыхание блокируется. Полицейский становится багровым, потом фиолетовым. Вены на шее вздуваются, и он оседает на пол. Его коллега, выхватывая оружие, бежит к ним: