Мила Рудик и Чаша Лунного Света

Возле мраморной шляпы Древиша суетились две колдуньи в ступах. Их головы были перехвачены синими косынками, а простая рабочая одежда усеяна многочисленными пятнами от грязи и чистящих средств. К краям их ступ были прикреплены швабры, совки и ведра. Колдуньи старательно терли громадную шляпу великана мокрыми тряпками, а на соседней голове тролля без всякой посторонней помощи орудовали щетки, создавая целые облака мыльной пены.

Мила равнодушно посмотрела на Трех Чародеев. Сегодня она почему-то не замечала их величия, и все легенды, которыми были овеяны их имена, не вызывали у нее прежнего трепета.

Прибавив шаг, Мила за десять минут дошла до Думгротского холма. Она обошла вокруг него и вышла на луг, где однажды прогуливалась с Горангелем. Именно в тот день он рассказал ей об Эльфийской Чаше.

Мысли, которые Мила последние несколько дней забрасывала на задворки своего сознания, вдруг ожили. Это были мысли о том, что если бы не она…

Ведь это она привела Горангеля к Эльфийскому Асфоделу. Значит, она во всем и виновата. Лучше бы она ничего не слышала и не видела, пусть бы кто-нибудь другой оказался на ее месте. Правда, Мила тут же себя спросила: разве было бы легче узнать о его гибели от других? Ведь это не меняет того, что его больше нет. И сама себе ответила: да, было бы намного легче. Потому что она не думала бы каждую минуту о том, что не приведи она его туда — он был бы жив.

Приближаясь к усадьбе, Мила увидела трех девушек, расположившихся прямо на траве. Это были студентки Белого рога. Среди них она узнала Лидию — девушку Горангеля. Ее подруги показывали ей что-то в большой книге. Мила видела, что она как-то неуверенно им улыбалась, но лицо было бледное, отсутствующее. Мила уже отвернулась, чтобы идти дальше, как вдруг услышала нечто такое, что ее остановило. Она обернулась назад, потому что в этот момент Лидия заплакала. Она по-настоящему плакала: уронив голову на колени и содрогаясь всем телом. Ее подруги беспомощно переглянулись, и Мила поняла, что Лидия не первый раз так плачет — улыбается, а потом плачет. Мила поспешно развернулась и почти бегом устремилась к псарням, стараясь не думать о Лидии. И в этом она тоже была виновата.

Янтарно-карие глаза Ригель встретили Милу, как друга, который давно не приходил: обиженно, но с радостью. Если бы Ригель была человеком, Мила сказала бы, что она выбрала ее себе в друзья, потому что по какой-то непонятной причине Мила ей сразу понравилась. Впрочем, наверное, так оно и было. Ведь у Горангеля и Беллатрикс было то же самое. Видимо, волшебные животные и впрямь сами выбирают себе друзей.

Мила высыпала из пакета печенье, и Ригель тут же принялась за трапезу. Мила вдруг вспомнила, что когда она была здесь в последний раз, то встретила Горангеля. Ее охватило какое-то странное чувство, и Мила быстро выскочила из псарни. Солнце на миг ослепило ее, и она ощутила сильное разочарование. Наверное, на какой-то короткий миг она подумала, что увидит здесь Горангеля и ожидающую его Беллатрикс. Так было в прошлый раз… Но в этот раз возле псарни не было ни души… Хотя…

Миле показалось, что она слышит разговор. Прислушавшись получше, она поняла, что голоса доносятся со стороны конюшен. Мила медленно обошла псарню и увидела двоих: сначала мужчину, потом женщину. Женщина стояла лицом к Миле и гладила по холке Беллатрикс. Мила сразу ее узнала: те же светлые волосы, изумрудные глаза, прозрачная и сияющая на солнце кожа. Это была мать Горангеля.

Невольно Мила услышала, о чем они говорят, и внутри у нее все обледенело.

— Он ушел… Но он не исчез совсем, — сказала мать Горангеля. — Он будет жить дальше, просто иначе, и… нас не будет рядом.

— Лия, он был еще так молод. Он еще так мало успел в своей жизни.

Мила догадалась, что это был отец Горангеля: высокий, темные с проседью волосы, меж бровей залегла глубокая складка.

— Он сделал больше… — Голос матери Горангеля дрогнул, но тут же зазвучал еще более уверенно, чем прежде: — Он сделал больше, чем многие успевают сделать, прожив долгую жизнь, — он нашел Эльфийскую Надежду…

— Я никогда не верил в это, ты же знаешь, но теперь… Чаша в плохих руках, Лия… Если все действительно так, как сказал Владыка… Может оказаться, что… Может оказаться, что его смерть была бессмысленной.

— Не надо! Пожалуйста, я прошу тебя. Мы должны думать иначе. Я должна думать иначе, потому что… Потому что есть кое-что такое, о чем даже мысли допустить нельзя. Я не могу просто взять и сказать себе, что наш сын умер бессмысленно. Это слишком тяжело…

Мила почувствовала толчок и, опустив глаза, увидела Ригель. Псина виляла драконьим хвостом и тыкалась мордой в пакет с овсяным печеньем.

Не став слушать дальше, Мила вернулась в псарню, высыпала на пол остатки печенья и, не оглядываясь на Ригель, ушла. Она возвращалась в Львиный зев, чувствуя себя так, как будто сегодня она во второй раз пережила тот день, когда умер Горангель. Внутри было темно и тяжело, и ни о чем не хотелось думать. Но не думать не получалось.