Милая , 18

Рози дал Крису кучу фотоснимков, тот их про­смотрел, рассортировал и проверил подписи к ним. Разбомбленные дома, покореженные балки, словно руки гигантских чудовищ; окаменевшие матери на коленях перед своими убитыми деть­ми и обезумевшие дети на коленях перед свои­ми убитыми матерями — вот он, урожай, который каждый день собирает фотограф с полей войны. Мертвые животные смотрят стеклянными глазами, будто спрашивают, за что они угодили в гущу человеческого безумия, старые дамы возносят молитвы Богу и Святой Деве, которые их не слы­шат, рабочие роют траншеи, изнемогают пожарни­ки. Камера Ирвина Розенблюма вершит суд над войной.

— Тяжело будет завтра смотреть, как уезжают последние американцы, — сказал Рози, привычно распихивая по карманам фотопринадлежности. — Еще тяжелее, чем видеть бомбежки. Вы же знае­те, у каждого поляка есть брат в Милуоки или дядя в Гери.

— Да, — согласился Крис, — действительно бу­дет тяжело.

— А вы почему не эвакуируетесь?

— О, Господи, вы же знаете, почему!

Рози положил камеру на стол, подошел сзади к Крису и дружески похлопал его по плечу.

— Я ведь не то что не хочу, чтобы вы оста­лись, Крис. Мне придется туго, если бюро за­кроется. Но когда друга ожидают неприятности, меньше думаешь о своих. Вот почему я вам гово­рю: собирайтесь и уезжайте завтра с американ­цами.

— Я не могу ее оставить, Рози.

Позвонили в дверь. Рози открыл. Пришел Анд­рей. За неделю он заметно оправился. Хотя боли и усталость еще не прошли, он был подтянут и готов к предстоящему последнему бою. Через два дня после возвращения в Варшаву он представил­ся коменданту Цитадели, был тут же произведен в майоры и назначен командиром батальона на южной линии обороны. Прекращение огня с целью дать возможность американцам эвакуироваться намечалось как раз в его секторе.

— Что нового? — спросил Крис.

— Ничего. Сволочи, не хотят наступать!

— А зачем? — возразил Крис. — Им и так не­плохо: сидят себе спокойно и бомбят город, и будут бомбить до второго пришествия.

— Я должен еще раз встретиться с ними лицом к лицу, — сказал Андрей.

— Нам предстоит встречаться с ними лицом к лицу еще долго, очень долго, — ответил Рози. — А как вы себя чувствуете, Андрей?

— Как нельзя лучше, — ответил Андрей, подни­мая стакан с виски, которое ему налил Крис. — В город я всего на несколько часов, потом дол­жен вернуться. Кое-что представит для вас интерес во время завтрашнего прекращения огня по случаю эвакуации работников Американского по­сольства. Только что немцы связались по радио с одним из наших офицеров, и переговоры уже закончились. Они хотят приурочить к эвакуации американцев обмен пленными.

— Сколько немцев вы держите здесь?

— Несколько сотен. Большинство — этнические немцы.

— Что ж, это в порядке вещей, — сказал Крис.

— Нет, тут есть какой-то подвох, — возразил Андрей. — Немцы предлагают нам пятерых за од­ного.

— Интересно, что бы это могло значить? — за­метил Рози.

— Не знаю, но тут дело не чисто.

— Во всяком случае, мы отправимся туда наблю­дать за прекращением огня, — сказал Крис. — На­пишем корреспонденцию, правда, только Бог зна­ет, когда мы сможем ее отправить из Польши.

Глава четырнадцатая

Варшава задыхалась. От земли поднимались чер­ные клубы дыма, застилая небо и снова спуска­ясь на землю дождем пыли, песка и осколков кир­пичей. Стояла нездешняя тишина, пропитанная запахом войны.

Кристофер де Монти с Ирвином Розенблюмом уже собрались взять интервью у эвакуируемых аме­риканцев, когда на машине подъехал майор Андровский.

— Где Габи? — первым подошел к нему Томпсон.

— Она не захотела прийти, — сказал Андрей, похлопывая себя по плечам, чтобы отогнать пред­рассветный холод. — Видит Бог, Томми, я ста­рался.

— А я и не думал, что она придет. Возьмите эти документы, они ей могут потом пригодиться.

— Спасибо, Томми, спасибо за все. Габи пере­давала привет Марте.

— Берегите ее...

К ним подошел капитан, подчиненный Андрея, и тот выпрямился по-военному.

— Вы проверили документы всего вашего персо­нала? — обратился он к Томпсону.

— Да.

— Сколько человек?

— Двадцать американцев, пятнадцать — из по­сольств других нейтральных стран и двенадцать обслуживающего персонала.

— Возвращайтесь к ним, — сказал Андрей, гля­дя на часы. — Минут через пятнадцать рассве­тет. Будьте готовы к отъезду, если все пойдет по плану.

Томпсон кивнул, они пожали друг другу руки, и американец вернулся во двор разрушенной фер­мы, где собрались эвакуируемые.

— Сколько их, немцев? — обратился Андрей к капитану.

— Нам удалось собрать восемьдесят человек.

— Немцам сообщили по радио это число?

— Да, господин майор. Они ответили, что вер­нут нам триста девяносто наших.

Андрей пошел к дороге, где стояли пленные немцы. Хмурые, злые, они топали ногами, стара­ясь согреться. Андрей посмотрел на них: похожи на обыкновенных людей, каких он знал всю жизнь. Пекарь... почтенный отец семейства... учитель... Что привело их сюда?

Он повернулся на каблуках и быстро направил­ся к первой траншее. Капитан следовал за ним.